Миновало ещё несколько дней — и не узнать неприметный дотоле Глухов. Бесчисленные копыта размесили улочки — не пройти. А ведь известно: осенью от ложки воды ведро грязи!
На царский зов откликнулся в Стародубе полковник Скоропадский, в Чернигове — Полуботок, в Персяславе — Томара, а в Нежине — Жураховскйй. Поджидали также людей из прочих полковых городов. За полковниками следовали старшины тех полков, где главные хозяева — у предателя. Приставали все верные царю люди.
От царской ставки в Погребках до Глухова ехали в сопровождении драгунского Белозерского полка. Шведы с мазепинцами были далеко, за Десной, и царь, посылая полк, демонстрировал своё уважение казацким военачальникам и казацким вольностям. Он и сам направился в Глухов.
Новые и новые перебежчики рассказывали о Мазепе подробности. В Горках его принял король. Они долго говорили по-латыни. Мазепа положил к королевским ногам булаву и бунчук, признавая зависимость Украины от короля, и то особенно возмущало глуховскую толпу. Казаки намеревались просить царя скорее посылать их в бой против безбожного предателя. В Глухове врага не боялись: теперь в бой пойдут все. Теперь ликвидированы аренды на корчмы, отменены многие налоги. Каждому видно, что гетман с панами заботился прежде всего о себе...
Особенно взбодрил слух, что Меншиков на приступ взял Батурин. В это сначала не верили. Свою столицу Мазепа укрепил надёжно, и её взяли? Но москали вывесили реляции. Гонцы собственными глазами видели победу, рассказывали охотникам послушать. Да, в Батурине среди казаков нашлись люди, которые показали потайную калитку в стене. Москали ночью проникли в крепость, за несколько часов взяли её на шпагу. Захвачена вся артиллерия, весь порох!
— А защитники? — спрашивали.
— Защитники... Известно... Война...
— Вот-вот в Глухов приедет сам Меншиков! Он первый вошёл в ту калитку! Он привезёт захваченных для казни! — ширились слухи.
Людей на майдане — не пробить пушечным ядром. И все жмутся к свежетёсаным доскам. С неба сочится мелкий дождь. Мир потемнел, а доски — единственное светлое место. Из досок сколочен помост. На нём отрубят головы преступникам — известно каждому. Рядом — новенькие виселицы.
— Батуринцев повесят! — пальцами указывают на виселицы вёрткие люди. — Меншиков привёз Чечеля! Самого матерого мазепинца!
— Поймали! Переоделся казаком — и на печку к хлопу. Да хлоп не дурак, хлопу своей головы жальче! Позвал москалей.
— Чечеля под топор положат! — клялись другие. — Вон и кат с топором! Тот, мордатый, в красной льоле! А виселица — для Мазепы...
— Опомнись! Где он?
— Поймают! А ты не знаешь — не ври! Чечеля тоже повесят!
— Всё может быть! Меншиков из-под земли достанет! На возах точно кого-то везли. Близко не подпускали. Сказывано — Чечеля!
— Смотрите — Чечель! Вот, в красном жупане... Снова полковником его переодели. Чтобы перед Богом ответ держал.
Ещё выше стали высовываться из толпы головы любопытных. Все громко кричали — на голых деревьях притихли мокрые птицы.
— Здрайца! Мазепа!
В самом деле — солдаты ведут на помост Мазепу. Голова запрокинута, усы длинные, жупан красный, гетманский, с бесконечными вылетами! И пояс на жупане густо украшен золотом. Шайка с длинными перьями. Сапоги дорогие, красные, с блестящими подковами! И глаза его... Только очень уж вытаращены... Кое-кому из женщин не понять, что там да кто там, — стали креститься, зарыдали. Кто-то заухал, засвистел, будто на хищного волка. А затем многие в хохот: да ведь предателем одето чучело — ему срубят голову? Или как? Так всё это — шутка?
Двое солдат ставят чучело перед народом, придерживают за руки. Глазастая голова свалилась на грудь — так один солдат её кулаком. Народ взревел — то ли от страха, то ли от восторга! Но кое-кто удивился: на чучеле красивая лента. На такой Мазепа носил царскую награду, орден... Как же... Всё становится понятным после того, как на помост поднимается Меншиков с царским министром Головкиным.
— Меншиков! Меншиков! — давится толпа криком.
Носатый и очень надменный, от чего нос сгорбился, как орлиный клюв, Меншиков не произносит ни слова. Вдвоём с Головкиным, улыбаясь, они рвут бумагу и клочки её бросают в грязь. Глашатай извещает людей, что была то царская грамота на звание кавалера. Затем толстый писарь читает письмо, где расписаны благодеяния царя у гетмана, — и лишь тогда Меншиков и Головкин срывают с «кавалера» орденскую ленту. Палач умело подхватывает чучело. На красных сапогах золотом сияют подковы. Народ ещё не опомнился, а чучело уже в петле.