В воскресенье мимо церкви двигалась ватага жебраков.
Песню тянули в несколько голосов. Звенела бандура. Рябенький коник тащил небольшой воз с красными грядками. Сколько таких ватаг проходит через Чернодуб?.. Однако, поравнявшись с бумагами, желтоголовый жебрак, молодой ещё да быстроногий, закричал во всё горло:
— Грамоте учитесь, люди добрые?
Мальчишка с белыми кудрями, который вёл за руку слепого деда, звонко расхохотался:
— Х-хи-хи! Это не школяры! У них седые бороды!
Собравшиеся перед бумагами ответили жебраку сердито:
— Не смейся! Эти универсалы для молодых глаз. А где наши сыны? Молодиц же мы сроду не учим грамоте!
— Так я вам пробекаю. Не бейте меня.
Жебрак — шутник и приветлив.
Сгрудились все вокруг него. Даже дед Свирид, сидевший поодаль на чёрных досках, вытащил сморщенное ухо из-под косматой шапки:
— Внук Степан, едят его мухи, читал... Битые ему литеры, писаные... Словно дьяк какой!
Люди мах-мах на деда руками. К жебраку — просьба:
— Вот это большое прочитай, хлопец, как там тебя! Третьего дня гонцы прилепили. Не наслушались мы ещё. Царское...
— Могу! — Жебрак оглянулся на своих. А те, приостановив коника, говорят с людом. Будет подано, что Бог послал, а Бог кое-что послал — осень. Наполнятся в возке красные грядки. И монет дадут...
— Можем без стыда сказать, — пел жебрак царские слова, — что нет народа под солнцем, который бы похвалился такой волей и такими привилегиями, как народ малорусский!
Хлопы вспоминали всех чертей и надвигали на глаза шапки:
— Воля... В компут запишешься?.. Как же... А без компута... Целое лето Гузь гонял на панщину.
— Драли по три шкуры, получается — не на царя, а гетману! Ещё полковникам! Царь отменил аренды на корчмы. Налоги на купцов — гоже. Эвекту, инвекту...
— Добро наше не возвратится к нам!
— Зато неправды не будет! Царь пишет! На то и царь! От Бога он.
— От Бога... Сейчас он всего напишет. А про церковь — вроде правда! Молись...
Дед Свирид за спиной жебрака размахивал палицей:
— Дальше слушайте, едят его мухи...
Известно, что дальше. Но читать не мешали.
— За приведённого шведского генерала — две тысячи! За полковника — тысяча...
Кто помоложе, те не могли молчать:
— Озолотиться можно! Только подумать: простого шведа кокнешь — и то три рубля...
Более старые покачивали головами:
— Три рубля — ой, большие деньги! Нелегко убить шведа, видать, коль таких денег царю не жалко!
— Может, у них лбы какие железные? Шведы — колдуны! А король, говорят, антихриста за собою ведёт! Да! Как станет, проклятый, на валу, так покуда видит глазом — человек там рукой не шевельнёт.
— Пуля пробьёт... А колдуна наша Журбиха может заговорить. У неё у самой сыны воюют...
Задумывались охотники до скорого богатства. Больше всех — Панько Цыбуля.
— Разве ж до Чернодуба доберётся что путное? Э... — морщилось его лицо. Хотелось бы Цыбуле разбогатеть. Сорок лет на Спаса исполнилось, а нет у сорокалетнего зажитку — не будет.
Жебраки располагались на ночлег в маленькой хатёнке, построенной ещё для богомаза Опанаса. Разбежались оттуда работные люди. Управитель Гузь приказал закрыть хатёнку, не заботясь о церкви. Теперь жебрацкий коник жевал сено рядом с возом с красными грядками и почёсывался об оглоблю. Желтоголового своего товарища жебраки называли Мацьком — он и дальше перечитывал поблекшие бумаги, вылавливая из них, словно крючками, каждую литеру.
Ещё один жебрак, с отрубленными пальцами, высовывал из кожуха страшные обрубки:
— Не думайте, люди, о деньгах! Бейте врага! Это шведы сделали! Когда я в плен попал... Товарищи мои перебиты, а меня отпустили пугать людей своим увечьем. С голоду бы умер, если бы не причислили к ватаге!
Ватажок под церковью советовал:
— Деньги — полова... Держать союз с московитами!
— Деньги не помешают! — не унимался дед Свирид, внимательно всматриваясь в ватажка. А только заслышал обращение «дед Петро» — закричал:
— Петро? Петро!.. Я же Свирид! Едят его мухи...
Ватажок споткнулся на коротком слове. Чернодубцы оторвали взгляды от желтоголового Мацька, посмотрели на стариков. Жебрак всхлипнул, делая шаг навстречу чернодубскому пастуху...
Только и добра у деда Свирида, что эта хатёнка в Чернодубе, небольшой сарайчик при ней, забор, садочек, ещё Рябко при том при всём — и больше ничего. Здесь и помирать старику. Внук проживёт на своём хлебе.