— Не доехал, мама, куда надо было. Люди помогли выжить.
При этом Петрусь смотрит на товарищей — и мать низко склоняется перед хлопцами. Они, оба раскрасневшиеся, Олексей да Демьян по именам, одновременно встряхивают кудрями, приглаживают руками бородки.
— Наши матери пошли в лес за грибами, дак принесли его...
— И матерям вашим мой поклон! — ещё раз благодарит старуха. — А кто вы сами, люди добрые? Крещёные, но крест кладёте на себя не по-нашему.
Олексей с Демьяном краснеют ещё плотнее.
Петрусь торопится им на помощь:
— Это московские староверы. У них все мужики обросли бородами. Но они такие же христиане, как и мы. Царь послал благодарность всему ихнему селу. Много шведов убили они возле своих лесных хат. Теперь целый отряд староверов направляется к царскому войску.
— У тебя на плече рана! — вдруг говорит мать, расстёгивая сыну кожух. — Вижу, как ужимаешься.
Руки умело прикасаются к больному месту. Боль отражается на материнском лице. Она глядит на мешочки, развешанные в полумраке возле неказистой печки. Кое-чего нового насобирала в зимнем лесу, а что уцелело в глубоком погребе на оставленном сожжённом хуторе.
— За две недели долечу!
Петрусь не согласен:
— Мама... Мы — в дорогу! Только вот кони отдохнут.
Мать, смахнув слёзы, отворачивается. Перебирая руками мешочки, отвечает:
— Дам на дорогу... Материнское лекарство — Божье снадобье.
Дед Свирид уже за столом:
— Твоя мать, Петро, — великая знахарка! Меня нашли между трупами, а она меня на ноги поставила!
— Дед теперь вместо войта, — гнёт своё Журбиха. — Разве женщины всё это сделали бы? И землянки копать, и зерно молоть... Люди зарыли зерно в лесу. Швед сюда и не сунется. Мазепинцы только на экономии. Здесь одни старики. У кого дети маленькие — те на сёла дальние подались. А нам тяжело срываться с родных мест.
Набивая мазью маленький горшочек, спелёнутый по венчику верёвочкой, мать ещё добавляет:
— Деды по-казацки дрались с врагом. Ой, сыну! Гультяйские сабли и пули мало его брали, пики гнулись. Дед своего побратима, жебрацкого ватажка, схоронил рядом с могилой нашего батька.
Мишка держит на коленях Олексей. Петрусь гладит малыша по кудрям:
— Это сын гультяйского атамана...
Он рассказывает о батьке Голом.
Женщины за порогом всхлипывают:
— Рядом были, а не виделись.
Даже Журбиха мрачнеет лицом. Перегнувшись через стол, она тоже проводит ладонью по мальчишечьей голове. А Мишко радуется, заслышав об отце:
— Тато — атаман... Бабуню! Дедуню!
Дед говорит ласковое слово и снова переводит речь на прежнее:
— Когда супостата прогоните?
Журбиха наперёд:
— К лету... Так на картах получается.
— Правда, мама! Зима придёт — и раньше выгоним! — обещает Петрусь.
Товарищи поддерживают:
— У царя много сил!
— Да куда вы сейчас? — замирает мать в ожидании. — Где согреетесь?
— К Скоропадскому.
Не удалось увидеть гетманом батька Голого — а какие были надежды! Но вслух Петрусь ничего не говорит. Может, жив ещё батько?
— Ближе к царю? А запорожцы не придут на выручку, сыну?
— Не слышно...
Провожать вояк высыпают все. Далеко отодвигается толпа от лесного укрытия. Петрусь понимает, что лесовики верят в его силу и в силу его товарищей. С высокого холма, прижав стремена к конским бокам, он машет на прощание нагайкой. Мать в ответ поднимает полотняный платочек.
А маленький Мишко долго семенит за всадниками. Ещё возле землянок он было ухватил Петруся за руку:
— Скажи царю, чтобы полковника Палия выпустил из Сибири. Про Палия мне рассказывал дедуньо Петро.
Малыш даже всхлипнул, вспоминая о неведомом Петрусю старике. Да разве о неведомом? О жебрацком ватажке рассказывали и ему.
На подмороженную землю, под конские копыта, падают белые снежинки.
Отъехали вроде бы изрядно. В небо набилось много туч. Пока что они прикрыли землю тоненькой снежной рябью, да в любое мгновение могли расщедриться и на толстое покрывало, которому лежать уже до весны.
Из-за туч, в узенькие щели, временами проглядывало исчахшее солнышко. Под его лучами вспыхивали на деревьях последние листья и ещё ярче сверкало на церкви золото — за лесом той церкви не видели, а теперь, различив крест, Петрусь остановил коня:
— Туда!
Вскоре лошади поднялись на высокий холм. Солнце уже спряталось, снегопад усиливался. Но и сквозь седую пелену проступали белые стены, ярче сиял огромный крест.