И вот про что вспомнила.
Ты назначил мне к Цыпе прийти, и время назвал точное: девятнадцать ноль-ноль. Ну мне два раза повторять не надо. «По тебе часы проверять можно», — так сказал. А что мне еще в жизни нужно! Только чтобы меня мой Валерочка похвалил.
Вы с Цыпой на кухне сидели. На столе перед вами коробка красивая, ленточкой розовой перевязанная. И еще одна, без ленточки, на буфете лежит.
Цыпа говорит:
— Надо эти конфеты одному типу передать.
Ну что мне Цыпа! На тебя смотрю. Ты головой кивнул. Тогда спрашиваю:
— Сейчас?
Ты бумажку с адресом даешь. Подождал, когда прочитаю. Бумажку разорвал.
— Коробку отдашь, тут же адрес забудь. Навеки.
Вот только одно это не исполнила. Ну что сделаешь, раз память такая! Свистунов переулок, пять, квартира двенадцать.
Я взяла коробку, чтобы идти, ты говоришь:
— Представь себе такой маловероятный случай: тебя останавливают, милиционер, дружинник, прохожий — неважно кто. Откуда коробка? Кто дал? Куда несешь?
Я на тебя во все глаза смотрю. Сама хочу догадаться: чего ты от меня хочешь, чего ждешь? Потом как заору.
— Вы что ко мне пристали? Никто не дал. Нашла! В подъезде нашем на подоконнике лежала. Хотите, пойдем, покажу где.
Ты что-то спросить хочешь, а я не даю:
— Я к подруге иду! Рождение у нее. Вот как подфартило, а то подарка не было…
Цыпа глаза вытаращил.
— Ну и ну!
А ты улыбнулся. Ну, твоя улыбка, Валера, это умереть, и воскреснуть, и в рай попасть.
— Ну что ж, — говоришь, — иди, Венера бесподобная.
Я и пошла.
Никто не остановил, ничего не спросил. А мне, правду сказать, хотелось, чтобы остановили. Вот тогда бы ты увидел: меня на куски режь, словечка не вытянешь.
Цыпа на другой день говорит:
— А как думаешь, что в той коробке было?
— А я не думаю, — говорю, — мне это ни к чему.
Цыпа головой покрутил.
— Вот бы мне такую жучку заиметь. — Потом спрашивает: — А вот вели он тебе с пятого этажа вниз головой?
— С десятого, — говорю.
Смех смехом, Валера, а ведь тебе только сказать — и все, что могу, что не могу.
Я почему про это вспомнила? Ну первое, дождик серый надоедный. А второе, случай тут у нас случился с девчонкой одной, Жанкой. Про это описывать не буду. А только из-за нее и вспомнила.
Я, Валера, с самого начала знала, что не конфеты несу. Не думай — не от Цыпы. У вас вторая коробка стояла, незавязанная, а из-под крышки пакетики выглядывали, как в аптеке делают, и порошок был просыпан. Ну и поняла.
А знаешь ли, Валерочка, что за это бывает! Я тебе еще тогда сказать хотела, да побоялась — рассердишься. Тут, Валера, есть такие девчоночки, они на воле и нюхали, и кололись, и пили черт-те что. Ну да за это не сажают. А вот тех, кто продает дурь разную, наркоту, тех — еще как! Да не в спецуху, а в тюрьму и на хороший срок.
Если бы тебя сейчас хоть на минутку маленькую увидела, только это одно и сказала бы: не надо, Валера!!!
Первый час ночи. Сижу в неубранной кухне. В раковине гора невымытой посуды. Ни за что не могу взяться. Вытащила тетрадь — единственное, чем могу занять себя, когда на сердце смутно.
Вчера весь день — дома. Хотя четверг, а мой выходной вторник. Но я столько вторников провела в училище, что имею право на один четверг.
Дима уезжал в командировку, и мне хотелось проводить его. Ну если честно, не так уж и хотелось. Но я решила: нужно.
Ему предстоит серьезный процесс, он листал свои бумаги. А я тем временем готовила обед. И покуда жарила-парила, не переставала удивляться: как это раньше я предавалась этому занятию с таким пылом. Кстати, раньше он был к еде совершенно равнодушен. Это я сделала его гурманом. На свою голову. Раньше, садясь за празднично накрытый стол, он говорил: «Ну стоит ли тратить время?» Потом едва открыв дверь: «Чем ты будешь меня кормить?» Меня передергивало от этого «кормить». Конечно, я не подавала виду. Я же мудрая жена. Теперь не спрашивает, но мне от этого не легче.
Мы пообедали. Потом пили чай (с пирогом). Разговаривали. О разном. Разумеется, исключая запретную тему.
К концу дня я ужасно устала. Даже непонятно, ведь, кроме обеда — ничего.
Мы поехали на вокзал. Поезд никак не уходил. Дима стоял в дверях вагона, а я улыбалась, улыбалась, даже скулы ныли. Наконец поезд тронулся. Господи, ну что же это со мной! Куда все подевалось? Не разлюбила же я его! Нет-нет, не это. А что?! Не знаю.
На следующее утро я проснулась радостная. Не надо готовить завтрака, изобретать обед, ломать голову над ужином. А впереди целая неделя кейфа. Я со злорадством взглянула на раковину, полную грязной посуды, и что есть духу помчалась в свое драгоценное училище.