А помнишь, Валера, мы с тобой в кино шли. Я полдня в очереди простояла — какая-то картина, все ломились. Вот идем, нам навстречу женщина, в руках сумки тяжеленные, волосы неприбранные, на ногах тапки расшлепанные. Ты еще сказал:
— Что это она на нас так воззрилась. Поучить бы вежливости.
— Да ну ее, — говорю, — еще опоздаем.
Так это, Валера, моя мама была! Я тебе не сказала, стыдно было, у тебя вон какая, а моя оборванка просто.
Я ей потом хорошо выдала. И за тапки — не могла, что ли, туфли надеть! И за волосы — хоть бы раз в жизни в парикмахерскую сходила, химию бы сделала… Она всегда чуть что, ругаться. А тут только посмотрела. «Эх ты», — говорит. И пошла из комнаты. Мне тогда хоть бы что. Это вот сейчас только.
И про твою маму тоже вспоминаю. Вот один раз спросила у тебя:
— Ну что это ты, Валерочка, так изводишься со шмотками этими, достаешь, продаешь, меняешь, перемениваешь. Похудел даже. У тебя ж стипендия высшая, сам говорил, и мама хорошо получает.
Сказала, испугалась даже.
А ты ничего, не рассердился.
— Мани нужны, — говоришь, — вот зачем. Видишь, пиджачок, натуральная кожа, из аргентинского быка сработана. На него и пяти стипендий не хватило бы. А мама у меня женщина экономная, по три дня одну заварку пьем. Она на любимого сына полтинника не истратит.
И мне так жалко тебя сделалось! Надо же, думаю, мама какая жмотка. А представь, и ее тоже жалею: так одеваться, это ж сколько ишачить надо! Вот так обоих вас жалею, а про свою маму и не вспомнила даже. Только сейчас.
Я ей раз говорю:
— Все девочки в классе в сапогах, а я вон в каких уродинах.
Она сначала ворчать:
— Где я тебе возьму. Не протекают и ладно.
А потом приносит восемьдесят пять рублей. Премию ей дали. Я взяла не почесалась. А у нее пальто зимнего нету, только демисезонное, так она зимой под него всякую хурду-мурду поддевает…
Опять завела про неприятное. Хочу про хорошее вспоминать, а вовсе не про такое. Вот сейчас отвернусь к окошку и вспомню… Ну хоть вот про что! Про твои приятные слова.
Сначала, когда я тебе деньги за шмотье приносила, ты всегда пересчитывал, иногда и по два раза. А потом перестал, сунешь в карман и все. Я удивляюсь, а молчу. И вдруг ты сам говоришь: «В наш безумно-безумно корыстный век ты уникум бескорыстности». У меня прямо дух захватило, так обрадовалась… А вот сейчас написала и подумала: а чего уж так радоваться было? Что воровкой меня не посчитал?!
Вот, Валера, как у меня теперь получается: с хорошего, приятного начну — на плохое сведу. Давай лучше про здешнее буду.
Вчера наша группа в школе убиралась. Мне досталось пол в учительской мыть. Прихожу с ведром, с тряпками. Сенса за столом сидит. Плачет-разливается, слезы с куриное яйцо. Вся бумага на столе промокла. Значит, досталось за что-то. Я видела в окно, как она по двору неслась, сама красная, пальто внакидку, еле на плечах держится, забыла в рукава вдеть. Им там, видно, хорошую проборочку дают. И нашей небось достается. Только наша-то плакать не станет. А эта вот сидит слезы льет. Мне пол мыть, а она расселась, как клуша. Платок носовой на полу валяется. Подняла, перед ней положила, на, утри сопли. Тут только меня заметила. Но вроде не понимает, кто она и кто я.
— Нет, ты скажи, — говорит, — ну на что мне зарплата ихняя! Пусть в школе меньше получаешь, там разве так нервы треплют?
Она, когда не в себе, начинает говорить не очень-то культурно, а вроде как мы, девчонки здешние. Ирэн — никогда. А вот хочешь знать, я, покуда тут живу, научусь — как Ирэн. Она раз вот как сказала: «У человека безграничные возможности. Он может сделать с собой все, что захочет». Она иногда скажет — ну прямо как для меня.
Ладно, про Сенсу.
Я знаю, за что ей влет был. У нее в группе две девчонки лоскуты в мастерской сперли. А она всю группу не пустила на танцы: знали, а ей не доложились! Тогда они сговорились. Она утром приходит, они на койках, одеяла на голову, вставать не собираются. К ним сам Борис Федорович приходил.
Вот сидит она, носом хлюпает. Потом высморкалась, глаза вытерла. Но в себя еще, видно, не вошла, говорит:
— Ну скажи, за что он со мной так? Я строю свою работу на доверии. Ваша Ирина Николаевна ведь тоже так.