Время идет, я уже половину девчонок перевертела-перекрутила, а сама думаю: наверно, она другим ходом прошла, а то давно бы здесь была. А девчонки, видно, забыли про тот ход, а может, и про нее забыли. Это я и хотела.
Еще время прошло, нет ее. Вот-вот свет мигнет. Это у нас знак такой: свет погаснет, снова зажжется — значит, кончилось воскресенье… Тут Инка-принцесса, я ее как раз в круг взяла, как застыла, смотрит куда-то. Я обернулась — Ирэн. Инка как стояла так и стоит с руками поднятыми. Ну я-то не растерялась.
— Идите к нам, Ирина Николаевна. У нас, хотя и без гитары, а весело.
Она ответить не успела, свет мигнул и зажегся.
— Что же ты, Ольга, — Ирэн говорит. — Отдавай команду.
Построились, вышли во двор, ну петь не стали, так, молчком, весь двор протопали.
Я думала, не зайдет она сегодня в спальню. Представь, зашла, как будто все в порядочке и не обставила я ее. Обыкновенно, она только в дверях покажется, девчонки: ко мне, ко мне! Каждая хочет, чтобы к ней на кровать села. Тут все как заткнулись. Только Машка-Герасим с кровати вскочила. Вот надень на бак бельевой сорочку, вот тебе и будет Герасим. А Ирэн ей так спокойненько:
— Ты что, Маша?
Та только головой мотает, ничего выговорить не может.
— Ложись, — Ирэн говорит. — А вам, девочки, хочу напомнить…
И чего-то про дежурство завтрашнее.
Все притаились, тихо, будто и нет никого. А она сказала, что надо было, а потом, как всегда:
— Доброй вам ночи.
И ушла.
Свет погасили. А никто не спит. Тогда Дашка со своей кровати, по голосу слыхать, чуть не плачет.
— Какие мы, девчонки, ох, какие мы!..
А я говорю:
— А вы такие и есть. Вас пальчиком помани, про всех забудете.
Сбоку, слышу, кто-то давится ржет в подушку. Ясно, Томка.
Тогда Лида голос подает:
— А ты, Венера, разве лучше нас?
— Лучше, — говорю. — Я кого люблю, про того никогда не забуду.
Тут все разом загалдели. Ольга крикнула Немирова:
— А ну замолкните. Ночная услышит. Не хватало еще замечание схлопотать!
Тихо в спальне стало.
А я, наверно, после всех заснула. Все думала. А может, и еще кто не спал, это не знаю.
Я в унынии. У меня такое чувство, что они меня предали. Нет, я не обольщаюсь на их счет, я отлично знаю, как они неустойчивы. И еще. Я знаю, что девочка наедине со мной и та же девочка «в стае» (позволю себе так назвать это сообщество) — это две разные девочки. И то, на что не решится одна, они с легкостью пойдут, объединившись. И все-таки, все-таки то, что они так дружно, так согласно, так все вместе пренебрегли мной, повергло меня в великую печаль… да что там, уж в этой-то тетради перед самой-то собой мне нечего хорохориться — почти в отчаяние.
Но попробую спокойно. Как это было?
Я пришла к ним утром. Они кончали умываться. У них были такие свежие утренние лица, и то выражение, которое я у них особенно люблю, — какой-то детскости, простодушия какого-то. Именно так смотрели они на меня и на мою гитару. И Венера. Было у нее в глазах что-то такое, чего я не видела раньше. Ожидание? Заинтересованность? Мне даже захотелось наконец решиться подойти к ней, сказать что-то. Хорошо, что не подошла и не сказала. Я вспоминаю ее глаза. Только в своем утреннем состоянии я могла высмотреть то, чего и в помине не было.
И весь день у меня было это приподнятое состояние, предвкушение радости. Я все придумывала: что бы еще затеять для них? А что если притащить им Бетховена? Пятую симфонию, например. И пойти на заведомую профанацию: рассказать музыку словами. А потом дать послушать. Не всю, всю им не осилить. И снова разговор, уже о самом Бетховене. И опять несколько спекулятивно: пусть его личная трагедия вызовет сострадание. Вот э т у музыку он сочинял и н е с л ы ш а л! И они сами будут слушать иначе…
А может быть, не Бетховена вовсе. Песню. Одну песню. Или романс. «Я вас любил». И разговор о любви. И о Пушкине. И тихонько спеть всем вместе…
Так он шел, этот день, в обычных хлопотах и в этих размышлениях. Шел себе и шел. До самого вечера. До той минуты, пока я, заподозрив неладное, не выскочила в зал.
До этого я преспокойно сидела в комнате за сценой. В зале показывали кино. Я не пошла, не захотела перебивать настроение. Сидела дура дурой в обнимку с гитарой и еще раз перемурлыкала все, что приготовила для них. На часы я не смотрела: окончится фильм, они сами примчатся ко мне сюда… Когда я опомнилась, от времени, отведенного на концерт, оставалось каких-нибудь три минуты. Я не могла понять, в чем дело. Вскочила и побежала в зал.