Остальную часть пути я прохожу шагом и отворяю дверь проходной, трезвая и унылая. И начинается мой обычный день, из которого я старательно вытесняю все, что не имеет отношения к обитателям этого дома и к работе воспитательницы по прозвищу Ирэн.
Опять листаю дни. Ничего, ничего, ничего… Ага, вот!
Пришла довольно поздно. Дверь в кухню закрыта. Из щели внизу пробивается свет. Вхожу. Стол сдвинут в сторону. На освободившемся месте — раскладушка. Он сидит за столом. Говорит не оборачиваясь:
— Срочная работа. Вероятно, на всю ночь. Не хочу тебе мешать.
Мешать! Ты набрасывал на лампу платок и садился за стол. Я иногда проснусь среди ночи, вижу затененный зеленоватый свет и твою склоненную голову, и мне становится так жалко тебя и так уютно. А утром ты мне говоришь, что, как ни странно, а это помогает человеку писать свои бумаги, когда кто-то посапывает у него за спиной.
Что же случилось? Что? Когда? Почему? Но он не слышит. Это я произношу (кричу! ору! воплю!) про себя.
Но что же этому предшествовало? Может быть, ссора? Нет, это у других ссоры, с плачем, с бранью, с взаимными оскорблениями. А потом облегчающие счастливые примирения. У нас не так. Мы вежливы, как английские лорды. «Тебе звонили из следственного отдела». — «Благодарю. Я вскипятил чайник, тебе налить?» — «Да, пожалуйста». Все в высшей степени интеллигентно. Я скоро сдохну от этой интеллигентности… Стоп! Вот это не надо. Спокойно. Пожалуйста, могу спокойно.
…Полчаса просидела над чистым листом. Нет, не могу! Не могу я спокойно препарировать нашу жизнь. Кажется, никогда мне не было так скверно. Может быть, только в детстве, когда от нас ушла мама. Конечно, не то же самое. Но то же чувство покинутости, брошенности, ненужности.
А как же было раньше?
Вот я сижу над своими конспектами или углубляюсь в Овидия. Я ушла в него с головой и в то же время каким-то непостижимым образом слышу любой шорох там, за дверью… Ему никогда не удавалось открыть дверь своим ключом. Я вскакиваю — прочь Овидий — и лечу к нему навстречу. А в квартире блеск и чистота и пахнет вкусным… Так, может, из-за этого — что не блестит и не пахнет? Но в таком случае грош цена нашему союзу. Нет, вздор. Из-за такого — нет!!!
Тогда что? Он так и не может мне простить, что я бросила аспирантуру и не собираюсь оставлять училище? Но из-за такого разлюбить? Чушь и ерунда… И все-таки я написала это слово — разлюбить, — мне стало холодно.
А вдруг все гораздо проще и страшней?
Недавно я ехала в автобусе. Две женщины разговаривали: «Они никогда не уходят так просто. Всегда какая-то». Меня резанули эти пошлые слова. «Они», — как будто речь идет о каком-то виде животных… Но почему я так запомнила эти слова, почему они так засели во мне?
А недавно вот что — он не ночевал дома. Я прождала всю ночь. Он пришел утром. Нет, я не кинулась к нему — где ты был? Как мог не прийти? Если ты живой, как мог, как смел?! Нет, этого он не услышал. «Там, в холодильнике, колбаса, а вот масло кончилось», — это все, что я сказала. И услышала: «Не имеет значения, я уже позавтракал». Где? С кем?! Разумеется, и это про себя.
Как я прожила этот день — об этом не буду. Б. Ф. мельком взглянув на меня, спросил:
— Может быть, все-таки подыскать вам напарницу?
Я ужаснулась: полдня сидеть дома! И отказалась. Он не стал настаивать. Но во взгляде было сомнение.
Вечером позвонил Тенгиз. Димы не было, мы поговорили. О том, о сем, ни о чем. Потом он засмеялся:
— А мы с Дмитрием еще ого-го. Всю ночь занимались писаниной, а на утро как огурчики.
Ему и в голову не могло прийти, из какой черной ямы он меня вытащил. Кстати, он, как и многие другие наши приятели, считает, что мы с Димой идеальная пара.
Кажется, самое простое: подойти, положить ему руки на плечи. «Митя, Митенька, что же это мы с нами делаем!» Но боюсь, он повернет голову — и вежливо: «Не понял».
Когда я его особенно люблю, я зову его Митя. Это бывает в самые хорошие минуты. Сейчас мне кажется, что уже никогда не будет случая так его называть.
В первый раз сорвалась с Венерой. Жалею ли об этом? Да, очень. Но это чувство сожаления и досады было бы куда острей и болезненней, не случись другой неприятности. Да что там неприятности! Просто беды.
В обычный час я отправилась в канцелярию за почтой. Тоненькая пачка, писем пять. Я быстренько перебрала, кому от кого. И вдруг — ура! — Лара. Я надорвала край конверта. Но тут меня позвали к Б. Ф. Завтра у нас концерт самодеятельности, целиком наш, нашей группы, по замыслу Инны. Все жанры: танцы, пение, художественное чтение, даже маленькая сценка. Б. Ф. интересовался некоторыми подробностями. Я выслушала руководящие указания, едва успела вернуться — надо было принимать белье, потом что-то еще и еще. И так до самого вечера. Письмо лежало в кармане, и, невзначай коснувшись кармана рукой, я слышала, как оно там тихо шуршит, и радовалась.