Она было заморгала. А я в глаза ей смотрю, не дышу прямо, такая ей благодарная. Проехало! Тогда свой вопрос задаю: почему это Ирэн не пришла сегодня? Она нет чтобы ответить. По новой завелась.
— Вы думаете, мы железные, все от вас перенести можем. А мы все на нервах…
Так бы и стукнула! Слава богу, сама устала. Передохнула. Потом говорит, у Ирэн вчера сделался сердечный приступ. Муж вызвал «скорую». А потом позвонил, сказал, она не придет сегодня.
Тут она вроде забыла про меня, как сама себе говорит:
— И что у них телефон с утра не отвечает? Неужели в больницу увезли? Не дай бог инфаркт.
— Ну да, — говорю, — инфаркт! Она ж молодая. У меня вон дядя родной инфаркт схватил, так ему пятьдесят стукнуло. И то ничего, в больнице полежал сколько-то, а теперь обратно пьет как лошадь зеленая.
Я говорю, она не слушает.
— У нее ведь сердце слабое, у Ирины. С детства. Такие волнения даром не проходят. У нее и мать сердечница была. В одну минуту скончалась, врач не успел доехать — все.
И вот тут сама не знаю, что со мной поделалось, всю заколотило и дышать трудно. А Сенса вдруг как вскинется.
— Ты почему это здесь, все уже построились!..
А я все равно стою. Ну не могу я уйти.
— Елена Даниловна, — прошу ее, — ну пожалуйста…а от чего приступ, какое волнение?
Не хотела говорить. А все-таки сказала:
— Письмо она одно получила…
Я услышала, неживая сделалась.
Потом, уже на работе сижу, а как пришла, не помню. Мотор жужжит, руки свое делают, а я как каменная. Перед глазами полотно, белое в синий цветочек — такое сегодня работаем, — цветочки бегут, а я гоню, гоню, мне бы только побыстрей, а зачем, спроси, быстрей, и не скажу.
Мастер, Евдокия Никифоровна, подходит.
— Ты что это сегодня какая, а?
А я ведь слышу ее, а толком не понимаю. Спасибо, язык сам выговаривает:
— Все в порядочке, тетя Дуся.
— Нет, девка, вроде не очень в порядочке.
Она всех девками, и нас и воспитательниц.
Постояла. Отошла.
А я все шибче гоню, майки одна за другой так и отлетают.
Девчонка рядом смеется.
— Смотрите, Венерка сегодня рекорд дает!
А я опять и слышу и не слышу, а только стараюсь быстрей, еще быстрей, будто меня кто в спину толкает. А думать не думаю, ну совсем ничего не думаю, пустая голова.
Когда тихо стало, удивилась даже. А это моторы выключили, смена окончилась. А я вот будто бежала, бежала и с маху остановилась. Такой сон бывает, ты и проснулся и вроде спишь еще. Перед глазами маечка, а я смотрю и не вижу — я Ирэн вижу, какая она в дверях стояла, когда я Герасима облаяла, бледная, губы поджатые.
Все со своих мест повставали, строиться, и я за всеми.
Девчонки в клуб стали собираться. Я тоже платье вытащила. Надела, стала поясок завязывать, и вдруг мне в самое ухо голос Сенсин: «Письмо она одно получила…» Я как стояла с пояском незавязанным, так и стою. Я-то знаю, какое письмо!..
Потом, уже в зале сидим, занавес еще не открытый, щель большая между половинками, видать, как там Сенса руками машет, девчонками командует, а они носятся как ошалелые. При Ирэн не так было. При ней девчонки хоть и переживали за свои выступления, а все же как праздник у них. Теперь уже так не будет, без нее вся жизнь перевернется. Подумала так и давай сама себя ругать: ты что, вовсе спятила, это как — без нее?! Поболеет сколько-то и придет. Подумаешь, письмо! Что она, девчонок здешних не знает? Да они что хочешь напишут-намарают, что ж, воспитателям из-за этого концы отдавать!.. Сама говорю, а самой страшно, руки под коленки подложила, трясутся и трясутся.
Много, Валера, у меня в жизни переживаний было. И когда отец от нас ушел. А раз ночью за мной машина милицейская приехала: на меня подумали, чего не было. И из-за тебя, Валерка, это сейчас вспоминать не буду… Да мало ли что еще! А такого переживания даже не припомню. Потому что все те разы я не виновата была. А сейчас, если что случится — так это я! А сколько я ей еще плохого сделала, про все сюда даже не писала. А она мне? Один раз низкой назвала. Так я и была низкая.
Занавес все не открывали. Девчонки смеются, лялякают. Эх вы, думаю, такая ваша любовь — ее нет, а вам хоть бы что! Я уши зажала, не слышать их никого, голову опустила, глаза закрыла… И опять она передо мной. Теперь вот какая: тогда тоже вечер был. Ее, как сейчас Сенсу, в щель видать было. Стоит, горло завязанное, девчонкам что-то руками объясняет, говорить не может, простыла. Ей бы дома лекарства пить, а она сюда приплелась, не хотела девчонок одних оставлять… Так почему ж сегодня не пришла?! И опять мне голос Сенсин: «У нее и мать сердечница была — и в одну минуту». И то меня трясло как на морозе, а тут кипятком ошпарило. Я здесь сижу, а ее, может, уже и нет? Что же это я наделала!!! Томка, она была и есть подлая, а я ж могла то письмо на мелкие кусочки… И вот тут, Валера, я себе сказала: если ее нет, так и меня не станет… Вот сейчас смотрю в окно, ветка в стекло стучит. Вот так стучала бы, а меня бы не было. Это верь, Валера, не стала бы жить.