— Ни то ни другое. Я живописец… Хмуро-синий, я бы сказал.
Стас удивился:
— Серо-синий, что ли?
Тошик почесал кудрявый затылок:
— Нет, и не серо-синий. Этого словами не расскажешь. У меня тут этюдник с собой, я вам такой цвет на палитре смешаю.
Непонятно было, как он собирался получить хмуро-синий: ведь в этюднике у него, по обыкновению, лежали только зеленущая ФЦ и марганцовочный краплак.
— В общем, интересная подъехала машина, — продолжил Тошик. — Хмыри из «Сомерсетта» все на «японцах» ездят, б/у. Вышли из бумера двое…
— Как они выглядели? — вопросом перебил его Стас.
— Обычно, — пожал плечами Тошик.
— Тоже мне живописец!
— Да они неживописные были! Дядьки как дядьки. В каких-то дурацких серых куртках. Я на них и не смотрел, мне машина понравилась!
— Сколько им лет? Приблизительно хотя бы?
— Черт их знает! Вроде бы не пенсионеры. Лет, наверное, за тридцать или еще старее. Один с животиком. Я на них не смотрел…
— Ладно! Ты что-то про номера говорил, — напомнил Стас. — Вот Смазнев утверждает, что номер был 9339.
— Фигня! Что может знать Смазнев? Это у меня образная память! Я сейчас так и вижу этот номер…
Тошик зажмурил глаза, сжал мохнатые блестящие ресницы, открыл рот и замер надолго.
— Что видим? — поинтересовался Стас.
Тошка недовольно затряс головой — мол, не мешайте!
— Ну да, — через некоторое время сказал он, так и не размыкая глаз, зато водя в воздухе рукой. — Радиатор крутой, будто ухмыляется злобно, а номер… Все цифры круглые такие… И две тройки скалятся. Две тройки рядом, а спереди две шестерки!
— Там девятки были! — возмутился Женя Смазнев. — Чего он врет! Я помню: девятки там были, и по краям.
Зажмурившийся Тошик фыркнул:
— Сам ты девятка! У меня образная память. Две тройки скалятся, а впереди шестерки. У них низ тяжелее, а у девяток верх. Висят две шестерки подряд, как две капли. Точно!
Довольный результатами, Тошик снова распахнул глаза и воззрился на белый свет.
— Обобщим, — устало сказал Стас. — Хмуро-синий бумер, у шестерок тяжелый низ…
— И лев качает головой! — жизнерадостно закончил фразу Тошик.
Стас даже отпрянул:
— Что за лев такой?
— Сзади, за стеклом сидит. При движении качает башкой по принципу китайского болванчика. Очень безвкусная игрушка. Я бы его из бумера на помойку выкинул — стиль сбивает.
— Точно! — в первый раз согласился с Тошиком Женя Смазнев. — Был лев! Я зад бумера видел, и там этот лев сидел. Здоровый такой, прямо с кошку, плюшевый.
— А скажите, Супрун, те двое мужчин, что вышли из бумера, в «Сомерсетт» направились? Да? И сколько они там пробыли? Хотя бы примерно? — приставал Стас.
Это были скучные вопросы про скучных людей, и Тошик только плечами пожал:
— Не помню! Вроде бы они из «Сомерсетта» и не выходили. Я на них не смотрел. К тому же вскорости Женька гуляши приволок, пришлось идти в павильон, ситуацию разруливать.
— Его мама меня выгнала, сказала, гуляш жирный, — пожаловался Женя. — А гуляш был классный! Может, тут у вас в милиции столовой нет? И горячие обеды нужны?
— Обойдемся пока, — отрезал Стас. — Спасибо, ребята, за помощь.
— Что, мы правда помогли? — не поверил ему Тошик.
— Еще как!
А в это время Катерина Галанкина и реставратор мебели Николай Самоваров сидели в кабинете главврача психиатрического диспансера на Луначарского. Собственно, Самоваров там сидеть не собирался. Он только позвонил Катерине и намекнул, что ей хорошо бы поискать мужа в психушке. Ее там будут ждать ровно в одиннадцать. Похоже, ее ждет приятный сюрприз.
— А-а-а! — застонала Катерина в телефонную трубку.
Весть о возможном спасении Феди слишком внезапно порхнула в ее беспокойную душу и никак не могла найти там себе места.
Через несколько минут Катерина собралась с мыслями.
— Вы, Николай, должны быть рядом со мной в эту минуту, — решила она. — Ваша мощная энергетика позволит мне справиться с потрясением. Да, то, что мне говорили о вас, — правда. Вы можете все! Мой экстрасенс с его глобусом ни черта не чувствует. Он уверял, что Федя покойник, а вы никогда, никогда, никогда с этим не соглашались. У вас дар. Дар от Бога. Если б вы сосредоточились на ясновидении, вы обрели бы мировую славу!
— При чем тут ясновидение? — стал отбиваться от мировой славы скромный Самоваров. — Мне случай помог.
— Случай? Пусть случай. Нет ничего важнее, загадочнее и могущественнее случая. Никто не знает, какие страшные силы скрываются за этим легкомысленным словом.
Катерина говорила волнующе, неотразимо, как умеют только актеры, и в конце концов назначила Самоварову встречу в пол-одиннадцатого утра, у четвертой колонны областной психбольницы.