Изумление придало Феде сил. Минуту назад он был не в состоянии открыть разом оба глаза, а теперь приподнялся на локте и даже смог энергично осмотреться. Тогда-то он и увидел ее.
Позже Федя сам удивлялся, до чего точно смог предугадать ее по цвету помады и обоев, по форме выбранных ею кресел, по кружевному белью и белокурому волоску, опутавшему зубья расчески. Наконец-то воплотившись, она стояла перед ним — сама Мерилин Монро!
Вернее, немного смазанный, неудачный снимок Мерилин. Все-таки было с нею что-то не так — то ли носик смотрелся чуть толще, чем надо, то ли брови изгибались попроще. Проклятье! Федя помигал, с натугой присмотрелся и сквозь густые, к ресницам липнущие слезы разглядел — да, это она! Вот только снова неточности… бедра, что ли, покруче и плечи пошире, чем хотелось бы? До чего жаль! Неужели не она? Но спутанные светлые волосы дыбом, но ясный взгляд, но крупные груди, радостно глядящие одна влево, другая вправо, совсем как у Мерилин Монро!
Она так была хороша, что, если б не розовый цвет ее халатика, Карасевича перестало бы тошнить.
Мерилин минуту постояла неподвижно, будто давала себя рассмотреть и узнать, а потом подалась вперед:
— Федя!
Карасевич вздрогнул и прикрыл подбородок одеялом.
Но было поздно: Мерилин уже прыгнула на кровать, скользнула вдоль Феди розовым атласом своего халата, прижалась горячим боком.
— Как хорошо, что ты очнулся! Я уж хотела «скорую» вызывать. Ведь на тебя испанский сундук упал.
— Испанский?
— Ну да, я его в Барселоне купила.
— И давно?
— Прошлой весной.
— Не это, — сморщившись, промычал Федя. — Когда упал?
— Позавчера.
Белая рука Мерилин отогнула одеяло, и карминные губы приникли к сухим, бесчувственным Фединым губам. Он не ощутил ничего, кроме собственной обреченности. Позавчера!
— Кто вы? — спросил он, когда его рот был освобожден и шутливо оттерт от пылких помадных мазков.
Мерилин очень удивилась. Потом нахмурилась и надула собственные, тоже размазанные, губки:
— Как? Ты меня не помнишь? И не помнишь, что вытворял здесь? И в гардеробной? И в ванной?
Федя не верил собственным ушам:
— Кто вытворял? Я? Здесь? Я мылся в ванной?
Мерилин горестно тряхнула белокурыми завитками:
— Господи, неужели не помнишь? Если бы мылся! Ты не мылся, ты… А впрочем, неудивительно — ведь на тебя позавчера сундук упал. Бедненький! А вот так меня помнишь?
Она запустила руку под одеяло, и Карасевич содрогнулся от щекотки. Он быстро сгруппировался в комочек, отодвинулся на противоположный край кровати и плотно завернулся в одеяло. Он был совершенно голый и все еще ничего не понимал. Снова сильно закружилась голова, срывая его с места и пытаясь внушить, что он опять завяз в смертоубийственном водовороте.
— Кто вы? — повторил он больным голосом. — Где я? Где мои штаны?
Ему казалось, что едва он оденется во что-то свое, то к нему сразу вернутся и силы, и ясное понимание сути вещей и событий.
И в дальнем углу кровати Мерилин настигла Федю. Она обняла одеяльную гору, скрывавшую его, и разметала по простыне свои нежно-загорелые ноги.
— Ты не можешь меня не помнить, — шептала она, задевая расплывшимися карминными губами шелк пододеяльника, который разделял теперь их лица. — Ты же говорил, что никто, никто и никогда не возбуждал тебя так, как я! Я Мила, Милена! Ну? Никаких ассоциаций? Булочно-кондитерская фирма «Милена»!
— Черт! — облегченно вскрикнул Федя.
Он вспомнил! Вспомнил!
Нет, ни небывалого возбуждения, ни приключений в гардеробе и ванной его память не сохранила. Ничего личного! Зато сценарные наметки Леши Кайка всплыли в сознании вполне отчетливо. Эта самая кондитерская фирма должна была появиться в одной из заключительных серий сезона. Было придумано, что бедная Лика после сто тринадцатой бессмысленной размолвки с неотвязным Сашей Рябовым шла плакаться в жилетку подруге. Подруг у Лики, помимо штатных завистниц, обнаруживалось по ходу дела неимоверное множество. Все они были рекламного происхождения и проплачены. Очередной подругой назначили именно владелицу сладкого цеха «Милена». Предполагалось, что Лика, рыдая, как только она одна умела, объявит Милене, что жизнь бессмысленна. Все, с карьерой модели покончено! Отныне она как проклятая будет есть высококалорийные булки, батоны и пирожные!
Естественно, Милена тут же утирает Ликины слезы и между делом придвигает к талантливой камере Ника Дубарева весь ассортимент своей пекарни. Точно! Так и было задумано! И уже обговорено! Договор подписан!