— Взрослые люди вроде бы, — я с сомнением перевел взгляд с одного на другого. — Здорово вас девушка высветила, как на ладошке показала. К тридцати не стал циничным, значит, не был и умным.
— Мне ближе глупая молодость, чем мудрость на грани маразма, — шмыгнув помятым носом, осторожно надерзил Николай.
— К тебе мудрость пришла, ко мне маразм крадется…, жизнь не остановить, — поддержал Федор; выбрался через окно и, горестно отмахнув рукой, рассмеялся. — Умные и циничные у вас на Земле, а у нас все на душевном порыве, с открытым сердцем… — с распахнутым взглядом, — с жалостью глядя на запутавшихся в любовных страстях друзей, я «отвесил» Николаю подзатыльник за непочтение к старшим и примирительно улыбнулся. — Очередные зулусы на мою голову: рванул рубаху от ворота, ударил шапкой оземь…. что ж не живется вам спокойно и бесстрастно? Готовь, Николай, взрывчатку; пойдешь в поход подрывником. После заката тронемся незаметно. Готов отличиться?
— В жизни всегда есть место подвигу, особенно, если не спится, — освобождаясь от нервного напряжения, засмеялся Николай. — В шпионы без знания иностранных языков не возьмут, а диверсант еще может получиться.
— А между делом до вечера заровняешь яму, — строго приказал Федор.
От своих проблем голова пухнет, а тут чужих воз. Лохматый Тобик выкатился и зарысил рядом, путаясь и прижимаясь к ногам. Присев рядом, потеребил-погладил теплый загривок:
— Напугали бабаханьем неумные любовники? — незаметно оглядевшись по сторонам, позвонил Отрепьеву. — Будешь смеяться, но у нас по факту на каждого члена экипажа по америкосу и по инопланетнику.
— И по ноль целых, пять десятых работающих шпионов на нос, — в тон продолжил Гришка.
— И ты, брат, считаешь, что Галчонок врет?
— Не договаривает. Случай с «Чикаго» как первый звонок, а теперь и «Клондайк» всплыл.
— Прав, пазлы складываются в картину изощренного шпионажа.
— И надо ждать диверсий, — «подлил масла в огонь» Отрепьев.
— Одну вот только разрулили. Гони всех с корабля на комфортное жительство в вагончиках.
— Галя уже в крайнем, твое пиво допивает.
— Если и рыбу доедает, не пощажу.
— Поторопись.
Предупредительно постучав, прошел в комнату. Галя неловко сидела на краешке стула, очевидно, наблюдала за мной в окно. Взглянула настороженно, отчего синие глаза еще округлились:
— Хочешь объяснений?
— Потом…
Обнялись и долго стояли, прижимаясь, перетекая, смешиваясь чувствами друг в друге; терялись во времени и пространстве. Задвигались, целуясь, раздевая и раздеваясь. Улеглись, уместились на жестковатой походной «полуторке», покрытой мягким синтетическим одеялом, темно-голубой казарменной расцветки.
В отношениях с Галей-Галчонком слово «любовь» никогда не звучало, да и не было нужды в объяснении чувств: телесная, духовная, энергетическая близость стягивала и соединяла. Представить себе не мог ситуации, когда, стоя рядом с Галей, не держал бы ее за руку или не касался телом.
Со дня расстрела американского крейсера почти не расставались. Галя либо сидела рядом в кресле, иногда на коленях, либо стояла позади, обнимая за плечи. Только секса не случилось, зато теперь накопленный потенциал «рвал плотины и шифер с крыш»; низвергался нескончаемой лавиной, и каждый оргазм становился основой, платформой, ступенькой для нарастания следующего, более сильного, более высокого, более пьянящего.
— Твои глаза когда-нибудь закрываются или даже не моргают?
— Зацени, — Галчонок прикрыла глаза, и нижние веки полностью скрылись под сантиметровой опушкой ресниц.
— Так не бывает, — потянулся потрогать губами, и Галя торопливо наклонилась, прилегла, вытягиваясь на мне во весь рост.
— Возьмешь в жены девушку-шпионку?
— Как благородный рыцарь… обязан; благо твое инкогнито потеряло актуальность, а мое либидо вернулось к норме… но, боюсь, не согласишься ломать свою карьеру?
— Это только работа, независимость, положение в обществе. Работа — отдельно, любовь — отдельно. Как ты не понимаешь?
— Пытаюсь осмыслить. Америка воспитывает людей действия, мы пытаемся думать и чувствовать, хотя одно другому не должно бы мешать. Что выбираешь?
— Конечно, бизнес, — Галчонок спокойно смотрела взглядом уверенного в своей правоте человека.
— Встаем. Прав Гришка, совсем, Галчонок, перестала быть русской.
— Я русская немка.
— Забудь. В России и немцы, и зулусы, и титульная нация — жизнь, работу, любовь и войну не разделяют.
— За сбычей мечт следует грусть о потерянной надежде. Мечты пусть сбываются… редко, — Галчонок через силу улыбнулась. — Могу считать себя арестованной?
— Постарайся ничего не предпринимать, — внимательно посмотрел в наполняющиеся слезами почти круглые глаза и пошел к двери. — Охранять будут братья по разуму, а ты знаешь, как они относятся к америкосам.
— Пристрелят?
— Их соплеменники и родня в плену у ваших, — разорвут на части.
ГЛАВА 29 ТРЕНИРОВКА НА МЕСТНОСТИ
Не получается быть загадкой:
все тайное крупными буквами «по морде лица»
Бесконечное пространство рождает философов.
В космосе можно думать, о чем угодно,
а в лесу у космонавта только одна мысль:
как не заблудиться?
До заката оставалось часов пять. Более чем достаточно для обдумывания и подготовки «партизанской вылазки» на американскую базу. От лишних ушей пригласил Федора прогуляться в ближайший лесок, расположившийся в пойме широкого почти идеально круглого озера:
— Посмотрю-послушаю каркающих глухарей.
На самом деле, собирался «прощупать» физическое состояние Федора. Работники фактории перед отлетом с Земли получили серьезную подготовку, но с тех пор прошло три года. Не разучились ли быть солдатами, не отрастили «пивные животы». Помнят ли, что в бою нет места демократии, а приказ командира — закон, не подлежащий обсуждению.
В полете «дееспособность», по выражению Гришки Отрепьева, поддерживали системой активных движений и пассивных нагрузок. Четыре часа интенсивных занятий на тренажерах; больше можно, меньше — нет. Плюс утяжеляющие, сдавливающие, возбуждающие электро разрядами группы мышц устройства. Отдельным пунктом в расписании выделялась спецподготовка: упражнения на реакцию, интуицию, телепатию, тренировка памяти и прочее… — бесконечный, часто пополняемый список.
— Да мы, — Федор в благородном негодовании в очередной раз едва не «рванул рубаху на груди», — да мы здоровый образ жизни каждый день ведем. Земные полцентнера даже при нашей силе тяжести в легкую, а с красивой девушкой на плече в эйфории да кураже — бегом — и не вопрос…. Про амбиции забыли начисто: иду рядовым и слепо выполняю приказы, за Николая ручаюсь, место в строю четко запомнил, когда мордой песок ровнял.
— Уже легче. Рассказывай диспозицию.
— Джуди на третьем этаже штабного модуля. Вы отвлекаете охрану….
— Федя, — я пощелкал пальцами перед красным носом над черными усами. — Любовь обманная непостоянная и уязвленные амбиции на втором плане. Начни рассказ с захваченных на опыты братьях по разуму.
— Бункер, метров двести вправо, — Федор возбужденно танцевал боксерский танец, с резкими уклонениями, неожиданными нырками и разворотами, и лупил кулаком по стволу толстого дерева, похожего на осину. — К Джуди по наружной лестнице….
— Лучше, на Сивке-Бурке Вещей Каурке до верхнего окошка в тереме, — внимательно посмотрел на Федора, и парень начал потихоньку успокаиваться. — Второй вопрос, как «Клондайк» повредить?
— Пусть уматывают от греха, — Федор уставил на меня злобный взгляд. — Там экипаж из бывших морпехов.
— В морпехи традиционно набирают цвет нации, избранных из лучших. Зорких соколов и стремительных орлов.
— Даже лучшим из мужиков имя не только Орел, но и Кобель, — совершенно разуверившийся в людях Федор подозрительно взглянул на меня и, снизив тон, закончил жалобно. — Так и крутят-метут похотливо хвостами около моей Джуди Нигерскиллер.