И то, что там живут люди, которые чихать хотели на Светлого Святого. Дед их не трогал. Сам такой был. А теперь до них доберутся рабы и холопы Светлого — и половину пережгут, а половину так достанут, что люди уйдут в разбойники.
Это — как? Хорошо?
Попутно Абигейл и Рудольф пытались сделать еще одного наследника. Получалось плохо. И я даже знал почему. Потому что Анри‑таки достал Марте требуемое. Локон волос Абигейл и платок с каплями крови и соплями Рудольфа. Каким чудом ему это удалось? Не знаю. Но подозреваю, что через горничных. Женщина Анри всегда любили и готовы были ради его прекрасных голубых глаз и в огонь и в воду. Даже Марта. Хотя никаких отношений, кроме дружеских, у них никогда не было. Марта его любила, как младшего брата, Рика — как заботливого отца, его жену Мирабель — как матушку, а его детей и меня — как своих. Родных и любимых. Хотя меня — чуть больше.
Каждый раз, когда приходило письмо с очередными вопросами о моем здоровье и просьбой доставить меня‑таки в столицу, моя нянюшка начинала шипеть, как бешеная кошка. И — проклинать. Качественно. Адресно. На ненависти к Рудольфу и любви ко мне и моей матери.
Она перебирала пальцами два мешочка с частицами своих врагов и яростно шипела:
'На моего ребенка покушаетесь, твари!!? Чтоб вам больше своих не родить!!!'
Хорошее проклятие. При таком сколько не старайся — детей не получится. Либо не зачнешь, либо выкинешь, либо вообще если родишь, то такого урода, что сам подушкой накроешь.
У Абигейл просто детей не получалось. Не беременела — и хоть ты тресни.
Что приятно, порча была такая, которую мог обнаружить только некромант. А некромантов убивали. Холопы и слуги Светлого Святого разошлись вовсю. Сжигали, распинали, топили в святой воде… И не только некроманта, но и его семью. И слыша об этом, Марта опять проклинала подлого Рудольфа и мерзавку Абигейл. И опять желала им одного и того же. Бесплодия.
И это — сбывалось. От некроманта — через мертвую частицу живого — к живому. Ни один маг жизни или маг разума засечь это не мог. А оно работало. Это как иголка. Длинная, острая иголка, которая пройдет сквозь кольца кольчуги и ударит в горло. Можно ли такой убить? Убить чем хочешь можно, было б желание. Защищать, дядюшку, защищали, со всех сторон амулетами обвесили, но игла пройдет любую кольчугу. На то и игла…
Нет, если б некроманта пригласили — он бы сразу сказал, что чужая злоба их подтачивает. Но некроманты — от Темного Искушающего, им при самом блестящем дворе — не место. А остальные…
Наложить проклятье — всегда легче, чем снять.
У Рудольфа и Абигейл остались двое детей. Принц Андрэ и принцесса Руфина. Принц старше меня на четыре года, принцесса — на два. Оба — в родителей. Если быть точным — в мамочку. Такие же черноволосые, с такими же чертами лица и такой же крысиной хитростью.
Им при рождении дали земли. И щедрый король пообещал, что его дети ни в чем не будут нуждаться. Ну что тут скажешь? Они и не нуждались. Если с золотых тарелок, ходили в расшитых бриллиантами нарядах, получали все по первому требованию. И росли мерзкими скотами, которые твердо уверены, что солнце светит миру из их задницы.
Король щедро одаривал своих подхалимов и прихлебал. Разумеется, за счет народа. Последний холоп Светлого мог позволить себе раззолоченную рясу и подрясник из шелка. А люди голодали.
Зато короля благословляли во всех храмах.
Обо мне не вспоминали. И это радовало.
Про Торрин и трех его хозяев — Рика, Анри, Марту все просто забыли. Дохода от нас получить не удавалось. А мы процветали. Но — по порядку.
Когда умерла принцесса, трое друзей остались с полудемоненком на руках. Меня надо было кормить воспитывать, учить… И — как?
Если бы не тётя Мира, то есть жена Рика, Мирабель, которая приехала к нему сразу же, как только смогла — я бы, наверное, умер. Мне требовалось много заботы. Меня надо было кормить. А кормилицу приглашать никто не решился. Полудемоны…
Начать с моей внешности. В своем первом и истинном облике я далеко не красавец. Это по человеческим меркам, себе‑то я нравлюсь. У меня кожа пепельно — серого оттенка. Очень прочная и с легким чешуйчатым рисунком. Я не рептилия. Я вполне человек. Просто моя кожа может выдержать даже случайный удар ножом. Да и отец у меня был чешуйчатый. Я худощавый и стройный. Достаточно высокий для человека. Во мне где‑то метр восемьдесят. У меня высокий лоб, длинный крючковатый нос, тонкие губы и впалые щеки. В сочетании с высокими, красивого рисунка скулами это выглядит впечатляюще. Марта уверяет, что у меня красивое, хищное и властное лицо. Так мог бы выглядеть очеловечившийся сокол. Я ей верю. Самая моя яркая черта — это глаза. Они у меня большие, яркие, вытянутые к вискам, с длинными густыми ресницами. И ярко — голубые. Без белка. Одна радужная оболочка и зрачок. Днем — черный, а ночью — ярко — красный. Ночью я вижу ничуть не хуже, чем днем. Еще у меня густые и длинные волосы. Белые, как у мамы. Я специально их отращиваю. Во — первых, мне нравится. Во — вторых, в волосах хорошо прятать удавку или стилет. Анри научил. Брови у меня тоже белые. Красиво изогнутые к вискам. Я себе нравлюсь. Вот такой, какой я есть. С длинным хвостом, на конце которого прячется жало. С двойным набором острейших зубов и слегка раздвоенным на конце языком.