— … Мать Солнце и Отец Луна, осветите своим золотым и серебряным светом этот союз между Ярви, сыном Лаитлин, и Исриун, дочерью Одема…
Огромные статуи шестерых Высоких Богов сердито смотрели вниз безжалостными гранатовыми глазами. Над ними, в нишах по кругу купола, мерцали янтарные фигуры малых богов. Все они оценивали Ярви и, несомненно, видели его таким же ужасно неполноценным, каким он сам видел себя.
Он согнул иссохшую кисть и постарался втянуть ее поглубже в рукав. Каждый в Зале Богов отлично знал, что у него на конце руки. Или чего там нет.
И все же он пытался ее спрятать.
— Мать Море и Отец Земля, одарите их урожаями и щедростью, пошлите им удачу в погоде и удачу в битве.
В центре зала на помосте стоял Черный Стул. Эльфийский реликт из времен до Разбиения Бога, выкованный при помощи неизвестного искусства из цельного куска черного металла. Невероятно утонченный и невероятно крепкий, и бесчисленные годы не оставили на нем ни царапины.
Место королей между богами и людьми. Слишком высокое для такого жалкого, как Ярви. Даже от одного его вида Ярви чувствовал себя недостойным.
— Мать Война и Отец Мир, одарите их силой встретить все, что принесет Судьба…
Ярви думал, что будет министром. Что оставит даже мысли о жене и детях. И что самым романтичным в его жизни будет поцелуй старой щеки Праматери Вексен после прохождения испытания. А теперь он собирался разделить свою жизнь, какой бы она ни была, с девушкой, которую едва знал.
Ладонь Исриун была липкой. Их сцепленные руки обмотали священной тканью, из которой получился нескладный узел. Они сжимали друг друга, были связаны, прижаты друг к другу пожеланиями родителей и скованы нуждами Гетланда, но все же, казалось, что между ними бездонная пропасть.
— О, Тот Кто Взращивает Семя, одари их здоровым потомством…
Ярви знал, что думает каждый гость. Не искалеченным потомством. Не одноруким. Он украдкой бросил взгляд вбок, на эту маленькую, хрупкую, светловолосую девушку, которая должна была стать женой его брата. Она выглядела испуганной и слегка нездоровой. Но кто бы выглядел иначе, если б ей пришлось выходить замуж за получеловека?
Для всех это было лучшим из того, что осталось. День празднований, оплакиваемый всеми. Трагический компромисс.
— О, Та Кто Хранит Замки, обереги их семейство…
Лишь Бриньольф-клирик наслаждался собой. Он уже сочинил одно тяжеловесное благословение Исриун на ее помолвку с братом Ярви, и теперь — к своему удовольствию — получил возможность соорудить второе. Его голос бубнил, заклиная Высоких и Малых Богов одарить поля плодородием, рабов повиновением, и уже никто бы не удивился просьбе об исправной работе кишок. Ярви сгорбился под тяжелой шкурой, что носил когда-то его отец, с ужасом представляя, каким длинным будет благословление Бриньольфа на самой свадьбе.
— О, Та Что с Кувшином, пролей процветание на эту королевскую пару, на их родителей и подданных, и на весь Гетланд!
Клирик шагнул назад, довольный, как молодой отец. Его подбородок исчезал в жирных складках.
— Я скажу коротко, — сказала Мать Гандринг, проницательно взглянув на Ярви. Он выплеснул приглушенный смешок, потом поймал на себе взгляд матери, холодный, как зимнее море, и еще один смешок вынужден был придушить.
— Королевство стоит на двух колоннах, — говорила Мать Гандринг. — У нас уже есть сильный король. — Никто не засмеялся. Поразительный самоконтроль. — Скоро, коли будет на то воля богов, у нас появится и сильная королева. — Ярви заметил, как бледное горло Исриун вздрогнуло от того, что она сглотнула.
Мать Гандринг поманила вперед мать Ярви и дядю Одема, чтобы они дали свое благословение, положив руки на узел. Дядя единственный казался счастливым от того, что находится здесь. Затем она с усилием подняла свой посох — сверкнули трубочки и веточки из того же металла, что и Черный Стул — и выкрикнула:
— Они помолвлены!
Так что это случилось. Мнения Исриун никто не спрашивал, как и мнения Ярви. Похоже, мнением королей мало кто интересовался. Мнением этого уж точно. Публика — сотня или больше власть имущих — сдержанно поаплодировала. Мужчины — главы некоторых величайших гетландских семей, с позолоченными навершиями мечей и пряжками — одобрительно ударяли себя в широкую грудь. На другой стороне зала женщины вежливо похлопывали пальцами по надушенным ладоням; их волосы блестели от свежего масла, и на лучших цепочках, украшенных драгоценными камнями, висели ключи от семейных кладовых.
Мать Гандринг размотала священную ткань, и Ярви освободил здоровую руку, липкую, розовую и зудящую. Дядя сжал его за плечи и сказал на ухо: «Молодец!», хотя Ярви не делал ничего, лишь стоял и пел какие-то обещания, которых почти не понимал.
Гости вышли, и Бриньольф с громким хлопком закрыл двери зала, оставляя Ярви и Исриун одних наедине с богами, Черным Стулом, тяжестью их неопределенного будущего и океаном неловкой тишины.
Исриун мягко потерла руку, которой держалась за Ярви, и посмотрела на пол. Он тоже смотрел в пол, хотя ничего интересного там не было. Потом прокашлялся. Поправил пряжку ремня с мечом, который висел все еще непривычно. Подумал, что так будет всегда.
— Прости, — сказал он, наконец.
Она посмотрела вверх, ее глаза засияли в тяжелой темноте.
— Почему ты извиняешься? — затем вспомнила и неуверенно добавила, — мой король.
Он чуть не сказал: «Потому что у тебя в мужьях будет наполовину мужчина», но остановился на:
— За то, что тебя передают в моей семье, как кубок на празднике.
— На празднике все счастливы получить кубок. — Она чуть горько улыбнулась. — Это я должна извиняться. Представь меня королевой. — И она фыркнула, словно никогда не слышала более глупой шутки.
— Представь меня королем.
— Ты и есть король.
Ярви моргнул, услышав это. Он был так увлечен своими недостатками, что даже не думал, будто она может думать лишь о своих. Как часто бывает со страданиями других, эта мысль заставила его почувствовать себя немного лучше.
— Ты управляла хозяйством своего отца. — Он посмотрел на золотой ключ, висевший на ее груди. — Это не так уж мало.
— Но королева отвечает за всю страну! Все говорят, что у твоей матери к этому дар. Лаитлин, Золотая Королева! — она произнесла это имя, как заклинание. — Говорят, у нее тысячи и тысячи связей, что долг ей — предмет гордости. Говорят, среди торговцев ее слово ценится дороже золота, потому что золото может подешеветь, а ее слово никогда. Говорят, некоторые торговцы на дальнем севере перестали молиться богам и поклоняются ей. — Она говорила все быстрее, покусывала ногти, терла одну тонкую руку о другую, ее глаза были широко открыты. — Ходят слухи, что она откладывает серебряные яйца.
Ярви засмеялся.
— Я точно уверен, что это чепуха.
— Но она строила амбары и проводила каналы. И заставила распахать новые земли. Так что теперь никогда не будет голода, из-за которого раньше людям приходилось тащить жребий, чтобы узнать, кто должен искать новый дом за морем. — Исриун говорила, а ее плечи поднимались, пока не остановились на уровне ее ушей. — И люди стекаются в Торлби со всего мира, так что город утроился в размерах, и пришлось сломать его стены, а твоя мать построила их заново и снова сломала.
— Это так, но…
— Я слышала, у нее есть грандиозный план чеканить все монеты одного веса, и эти монеты будут ходить по всем землям вокруг Расшатанного моря, так что каждая сделка будет совершаться с ее лицом, делая ее богаче Верховного Короля в Скекенхаусе! Как я… смогу? — Плечи Исриун опали, она задела ключ на ее груди, и тот закачался. — Как могут такие, как я…
— Всегда есть способ. — Ярви схватил ладонь Исриун, прежде чем она смогла бы снова отправить в рот исчезающие ногти. — Моя мать тебе поможет. Она же твоя тетя, так ведь?
— Она поможет мне? — вместо того, чтобы вытащить руку, она ею притянула его поближе. — Твой отец, возможно, был великим воином, но думаю, он был менее страшным родителем.
Ярви улыбнулся, но не стал отрицать.
— Тебе повезло больше. Дядя Одем всегда спокоен, как стоячая вода.