— Мать?
Она без слов повернулась и повела его к стульям на холме. Морской ветер шевелил коричневую траву и заставлял ее молотить по их ногам. Ярви весь изогнулся, пытаясь найти удобную позу на жестком высоком сидении. Его мать неподвижно сидела справа, Хурик громадной тенью высился позади нее. Мать Гандринг сидела на стуле слева, зажав в костлявой руке свой посох, и изогнутый эльфийский металл оживал, отражая языки пламени трещавших факелов.
Ярви сидел между двумя матерями. Одна в него верила. Другая дала ему жизнь.
Мать Гандринг наклонилась к нему и тихо сказала:
— Прости, мой король. Это не то, чего я хотела для тебя.
Ярви нельзя было показывать слабость.
— Мы должны извлекать максимум из того, что нам предложит судьба, — сказал он. — Даже короли.
— Особенно короли, — проскрежетала его мать и подала сигнал.
На корабль завели и там зарезали две дюжины лошадей, чтобы их кровь омыла палубу. Все согласились, что Смерть с уважением проведет Короля Утрика и его сына через Последнюю Дверь, и их будут считать великими среди мертвых.
Дядя Одем с факелом в руке вышел перед рядами столпившихся на песке воинов в боевом облачении. В серебряной кольчуге, крылатом шлеме и хлопающей красной мантии он и в самом деле выглядел как сын, брат и дядя королей. Он важно кивнул Ярви, Ярви кивнул в ответ и почувствовал, как мать вцепилась в его правую руку и сильно сжала.
Одем ткнул факел в пропитанную смолой лучину для растопки. Языки пламени лизнули корабль, и через мгновение весь он запылал. От толпы разнесся скорбный стон — от благородных и состоятельных на террасах у стен Торлби; от ремесленников и торговцев под ними; от иностранцев и крестьян еще ниже; от попрошаек и рабов, что стояли во всех щелях, чтобы укрыться от ветра; от каждого, чье присутствие боги сочли уместным.
А Ярви сглотнул, поскольку внезапно осознал, что отец никогда не вернется, а ему на самом деле придется быть королем до тех пор, пока его самого не сожгут.
Замерзший и больной, он сидел с обнаженным мечом на коленях, когда показался Отец Луна, и вышли его дети-звезды, и языки пламени горящего корабля, и горящих богатств, и горящей семьи освещали лица сотен и сотен присутствующих. Редкие огни виднелись в каменных зданиях, в амбарах из прутьев, стоявших за стенами, в башнях цитадели на холме. Его цитадели, хотя для него она всегда была больше похожа на тюрьму.
Требовались героические усилия, чтобы не заснуть. Прошлой ночью он почти не спал, как и в любую ночь с тех пор, как на него надели королевский обруч. Тени в холодных недрах зияющей спальни его отца были наполнены страхами, и по древней традиции там не было двери, в которую он мог бы сбежать, поскольку король Гетланда един со своей землей и с людьми, и ничего не должен от них прятать.
Секреты, как и двери в спальнях, были роскошью, предназначенной для более удачливых людей, нежели короли.
Мимо Ярви и его матери текла очередь гордых мужчин в военной одежде и гордых женщин с отполированными ключами. Некоторые из них были язвами для короля Утрика, когда он был жив, но теперь они пожимали руки, подносили прощальные цветистые дары и напыщенно говорили о великих деяниях господина. Они стенали, что никогда уже Гетланд не увидит такого, как он, а затем, опомнившись, кланялись и изрекали: «Мой король». Но за улыбками они, несомненно, размышляли, как бы обернуть к своей выгоде этого однорукого слабака на Черном Стуле.
От матери лишь изредка слышалось шипение: «Сядь. Ты король. Не извиняйся. Ты король. Поправь пряжку на мантии. Ты король. Ты король. Ты король». Словно она старалась убедить в этом его, себя и весь мир вопреки очевидности.
Конечно, Расшатанное море прежде не видело столь ловкого торговца, как она, но Ярви сомневался, что даже ей удастся это продать.
Они сидели, пока огонь не превратился в мерцание, киль с резной головой дракона не обвалился углями, и первый тусклый мазок рассвета не коснулся облаков, блестя на медном куполе Зала Богов и заставляя кричать морских птиц. Затем мать хлопнула в ладоши, и рабы, звеня цепями на ошейниках, принялись копать землю вокруг все еще тлеющего погребального костра, поднимая огромный курган, что будет выситься рядом с курганом дяди Утила, которого поглотил шторм, и с курганом прадеда Бривера, и с курганом прапрадеда Ангальфа Козлоногого. Покрытые травой холмы стояли вдоль побережья, теряясь среди дюн, скрываясь в тумане тех лет, когда еще Та Кто Пишет не одарила женщин даром букв, и министры не начали записывать имена мертвых в свои книги.
Потом Мать Солнце показала свое слепящее лицо и зажгла воду. Вскоре будет отлив, который унесет с собой множество острохвостых кораблей, вытащенных на песок. Так что они смогут отплыть так же быстро, как и прибыли, готовые принести воинов в Ванстерланд, чтобы отомстить Гром-гил-Горму.
Дядя Одем взобрался на холм, держа руку на рукояти меча. Вместо легкой улыбки у него был хмурый вид воина.
— Пора, — сказал он.
Ярви встал, шагнул мимо дяди, высоко поднял взятый взаймы меч, подавил свои страхи и проревел в ветер так громко, как только мог:
— Я, Ярви, сын Утрика и Лаитлин, король Гетланда, приношу клятву! Я клянусь клятвой солнца и клятвой луны. Клянусь пред Той Кто Судит, и пред Тем Кто Помнит, и пред Той Кто Скрепляет Узы. Пусть мой брат и мой отец, и мои предки, похороненные здесь, будут свидетелями. Пусть Тот Кто Наблюдает и Та Кто Пишет будут свидетелями. Пусть все вы будете свидетелями. Пусть это будет цепью на мне и не дает мне покоя. Я отомщу убийцам моего отца и брата. Клянусь в этом!
Собравшиеся воины в суровом одобрении ударили зазубренными топорами по своим шлемам, кулаками по раскрашенным щитам, сапогами по Отцу Земле.
Дядя нахмурился.
— Это тяжелая клятва, мой король.
— Возможно я наполовину мужчина, — сказал Ярви, пытаясь засунуть меч в ножны из овечьей кожи, — но я могу поклясться полной клятвой. Люди, по крайней мере, это оценили.
— Это люди Гетланда, — сказал Хурик. — Они ценят дела.
— Я думаю, это была прекрасная клятва. — Исриун стояла рядом, ее светлые волосы струились на ветру. — Королевская клятва.
Ярви обнаружил, что очень рад видеть ее здесь. Ему хотелось, чтобы больше никого здесь не было. Тогда он снова бы ее поцеловал, и возможно успешнее, чем в прошлый раз. Но он мог лишь улыбнуться, и приподнять полуруку в неловком прощании.
Время для поцелуев будет при следующей встрече.
— Мой король. — Похоже, даже глаза Матери Гандринг, вечно сухие в любом дыму, в пыли и при любой погоде, были влажными от слез. — Пусть боги пошлют вам удачу в погоде и, более того, удачу в битве.
— Не волнуйтесь, мой министр, — сказал он, — всегда остается шанс, что я выживу.
Его настоящая мать не проронила ни слезинки. Она лишь снова поправила пряжку на его мантии и сказала:
— Держись, как король, Ярви. Говори, как король. Бейся, как король.
— Я король, — сказал он, как бы лживо это ни звучало. И выдавил через сжатое горло: — Я сделаю так, что ты будешь мной гордиться, — хотя он и понятия не имел, как этого добиться.
Но, когда он уходил, мягко направляемый дядей, который держал руку на его плече, а солдаты, направляясь к воде, выстраивались в блестящие сталью змейки, он увидел, как его мать вцепилась в кольчугу Хурика и подтащила его, несмотря на всю его силу.
— Присмотри за моим сыном, Хурик, — услышал он ее задыхающийся голос. — Он все, что у меня есть.
Затем Золотая Королева со своей стражей, прислугой и множеством рабов ушла в сторону города. А Ярви шагал через бесцветный рассвет в сторону кораблей. Их мачты, как лес, качались на фоне неба. Он пытался идти, как ходил отец — жаждущий битвы, даже если у него болели колени, пересохло во рту, покраснели глаза, а сердце было переполнено сомнениями. Он все еще чуял дым.
Он оставил Отца Мира рыдать посреди пепла и поспешил в стальные объятья Матери Войны.
7. Мужская работа
Каждая волна, рожденная Матерью Морем, поднимала его, катала, таскала его промокшие одежды, заставляла его содрогаться и шевелиться так, словно он пытался встать. Возвращаясь в море, волна тащила тело по берегу и оставляла его на земле. Спутанные волосы, безвольные, как водоросли на гальке, набились пеной и песком.