– И все-таки с чего ты вдруг им заинтересовался?
Володя отвел взгляд и одним глотком допил чашку.
– Этот Кучко мне всю ночь снился, – признался он.
Казненный боярин не давал покоя до обеда. Володя гнал от себя мысли о чудном сновидении. Пытался записывать лекции, но сбивался. Мысли все время возвращались к казни, случившейся сотни лет назад. Он попытался читать книжку под столом, но строчки плясали перед глазами, растряхивая смысл. В конечном итоге пришлось вернуться к автоматическому конспектированию лекции.
На перемене за стол рядом плюхнулся Андрюха.
– Вовик, пиво пьем?
Володя помотал головой.
– Ну, пошли хоть без пива, – предложил Потапкин. – Пофоткаешь.
– Извини, сегодня никак.
– Зануда, – подвел итог Андрюха и ретировался.
Володя не стал спорить, но высидеть последнюю пару не смог. Сбежал. Чем немало удивил Потапкина. А удивительного ничего не было. Его ждали.
С Олей он встретился на «Пушкинской». Они выпили кофе в кофейне возле метро и пошли гулять по бульварам. Историю про отца Ольга выслушала с пониманием, которого не хватало самому Володе.
– Теперь понятно, куда ты пропал.
– Ты не сердишься? – спросил Володя.
Девушка отрицательно покачала головой. Они шли мимо застывшего Есенина, что задумчиво смотрел на таджиков в оранжевых жилетках, собиравших листву в черные полиэтиленовые мешки.
– Какие страшные люди, – заметила Ольга.
– Почему?
– Они убирают осень в мешок. По-моему, это жутко. Не хочешь сделать кадр?
– Я не знаю... – невпопад ответил Володя. – Не знаю, как жить. Иногда вроде бы все понятно и все как всегда. А в другой раз я начинаю об этом думать и выходит, что посторонний человек мне родной отец, а папа с мамой совершенно чужие люди.
Ольга нагнулась и подняла несколько ярких листов.
– Мне кажется, ты говоришь глупости. Ты же сам сказал, что этот родной отец совершенно посторонний человек. Так? Так. И как, скажи мне, люди, роднее которых у тебя нет, могут быть посторонними?
– Но ведь по крови... – начал было Володя.
– Кровь – это такая условность, – отмахнулась девушка. – У тебя же папа историк. Ты должен знать, что все попытки отталкиваться от крови заканчивались кровопролитием. Главное – оставаться человеком.
Володя остановился. Это нечаянно оброненное «оставаться человеком» резануло по уху. Перед внутренним взором возник Николай:
«Ты пока не маг. Но можешь им стать. Хочешь?»
Это звучало как предложение яблока с запретного дерева.
«Хочешь?»
Словно предлагалось что-то крамольное.
«Хочешь?»
Словно соревнование с богами во всемогуществе.
Володя тряхнул головой и посмотрел на Олю:
– А если я не человек, что тогда?
– А кто? – не поняла она.
Он запнулся, не зная, что ответить. Пускаться в откровения было страшно, хоть и хотелось.
– Да кто угодно, – пошел на попятную. – Хоббит с волосатыми ногами, эльф с длинными ушами, орк со свиным рылом. Не человек.
– Глупый ты, Вовка, – улыбнулась Оля. – Человек ведь другим определяется. Кому какое дело до твоих ушей? Веди себя, как человек, человеком и будешь.
«Вести себя, как человек...»
Володя снова вспомнил Ника. Отец пнул мента, а потом еще морально по нему потоптался. И все для того, чтобы доказать ему, сыну, что-то, что и доказывать не нужно было. По-человечески это? По-людски, да, но...
В конце концов, как любит повторять Андрюха Потапкин, есть только поступки. Все остальное не важно. Сказать можно что угодно. Выглядеть можно как угодно. Единственное мерило всему – поступок. Сделал ты что-то или не сделал.
Он притянул к себе Ольгу и поцеловал долго и нежно.
– Я тебе говорил сегодня, что я тебя люблю?
– Нет.
– Говорю.
Три дня прошли в ожиданиях. Володя мило общался с родителями, гулял с Ольгой, ездил в университет и на работу. Везде все было как обычно. Во всяком случае, внешне. Но за внешней невозмутимостью внутри у него бушевал ураган.
Странный сон приходил еще раз. На другую ночь привиделись двое Кучковичей. Не те, что ушли с князем Долгоруким, а те, которых не помянули в летописи. Володя не знал их имен, но знал, кто они. Старший больше походил на отца. Тот, что помладше, был миловиден и женоподобен.
Впрочем, в той сцене, которую Володя увидел во сне, оба выглядели довольно паршиво.
...Грязные, промокшие и озябшие, они топали по берегу реки, под высоким обрывом. Была глухая, холодная осень. Ночь отливала серебром. Бельмом в черном небе маячила полная луна.
Потом старший остановился и молча указал наверх. Младший кивнул. Выглядело это словно сцена, выдернутая из немого кино. Вот только весь остальной мир жил и звучал, оттого молчание двух братьев казалось еще более жутким.
Все так же молча старший, а следом младший принялись карабкаться по глинистому откосу. Срывались, месили грязь, ломали ногти, но лезли без единого звука.
Наверху, над рекой, стоял покосившийся идол. Кумир богу, имя которого низвергли в забвение в угоду тому, что не терпел соперников. Старший Кучкович вскарабкался первым. На идола даже не поглядел, встал над обрывом и всмотрелся в серебряную ночь, в черное небо.
Младший тем временем, не поднимаясь с колен, подполз к основанию кумира и принялся бормотать что-то себе под нос. Старший обернулся, зло поглядел на брата, шагнул к тому и отвесил хороший подзатыльник. На глазах у младшего выступили слезы. Блеснули в свете луны.
– Не смей, – грозно прошептал старший. – Это всего лишь дерево.
– А чего ж тятька их по всем деревням расставил?
– Да уж знамо дело не поклоны бить. Встань.
Младший поднялся и утер нос измаранным рукавом, отчего рожа стала чумазой.
– Что ж он, безо всякого бога жил? – он шмыгнул носом.
– Бог нужен тем, кто боится. Бог нужен тем, кто находится во тьме неведения. Тем, кто знает, не нужно придумывать богов. Ни старых, ни новых. Он же открыл тебе глаза, научил видеть.
– Видеть и понимать не одно и то же, – огрызнулся младший. – Ты вот знаешь?
– Не все, – покачал головой брат. – Если бы тятя успел научить... Если б я знал, что так станет, учился бы прилежней.
Он снова повернулся к идолу спиной и уставился вдаль, где шумели темные деревья, серебрилась рябью река.
– Если он всего лишь бревно, – донесся из-за спины робкий голос, – если нет богов, тогда для чего отец ставил идолов?
– Людям нужны боги, – пожал плечами старший, не будучи уверенным в том, что правильно истолковал замысел отца. – И потом, насколько я помню, он отметил вот этим столбом два самых лучших источника.
– Я не вижу даже одного, брат.
– Я тоже, – признался старший. – И это очень странно. Но я чувствую их. Эх, жаль, нас не было здесь в тот день, когда все случилось. И почему никто из нас не обладает хотя бы десятиной мощи отца?
– Думаешь, это тятя скрыл источники заклинанием? Тем самым... как его, «грязное облако»?
– Не знаю, но клянусь...
Рука старшего нырнула за ворот. Пальцы дернули с шеи оберег. На ладони появилась круглая бляха с символом, начертанным одной линией. Та странным образом переплеталась, складываясь в замысловатую фигуру.
Старший стиснул оберег, поднял голову к небу. Глаза его заблестели под полной луной, а голос стал надрывным и ломким:
– Клянусь, что мы вернем свои источники и снимем твое заклинание, отец. А если жизни не хватит, детям завещаем.
Он замолчал. Молчал и младший. И оба смотрели в небо. Все же бог нужен людям. Даже тем, которые веруют, что его нет...
Прошло три дня, а Ник так и не появился. Не пришел он и на четвертый. Володя занервничал, но объяснять близким причину волнения было труднее, чем терпеть душевные терзания. И он упорно делал вид, что ничего не произошло.
– Ты чего такой прибитый? – подошел как-то на перемене Потапкин.
Володя глянул на приятеля – не издевается ли? Но Андрюха был на удивление серьезен.
– Каша в голове, – честно признался Володя. – Мысли путаются. Брось, Андрей, дольше объяснять.