И в этот раз Леу еще издалека услышала мерный хор голосов, доносящихся из раскинувшейся за монастырем чащи, а когда подошла ближе, фигуры в синем одна за одной стали возникать из сгущающихся теней.
Леу на миг остановилась, присмотрелась, и, конечно тут же нашла взглядом Мартина. Узнала его, несмотря на темноту, которую с трудом развеивал падающий из открытых дверей пристройки-трапезной дрожащий неяркий свет, несмотря на опущенную голову и почти скрытое под капюшоном лицо.
Невольно улыбаясь, Леу позвала его по имени. Мартин поднял взгляд и улыбнулся ей в ответ.
По дороге назад к озеру Мартин рассказывал о забавных выходках детишек, за которыми присматривал днем.
— Когда им принесли поесть, подходит ко мне Эшлин… ну, может помнишь, пухлощекая такая, подходит ко мне, в руке держит лепешку и спрашивает, не хочу ли я немного. Я говорю, мол, конечно, спасибо, и руку протянул. Эшлин кусок отломила, тянет мне, а потом в последний момент остановилась, подумала, разорвала его надвое, от меньшей части еще половину откусила, что осталось мне отдала, и ушла довольная.
Мартин тихонько рассмеялся.
— Всего три года, а хитрая, как… Леу, ты в порядке?
Она передернула плечами.
— Да. Все хорошо.
Впереди снова показалось озеро, темное и тихое, в черной воде дрожали искорки звезд. Они в молчании вышли на берег, к большому покрытому мхом валуну, окруженному зарослями высокой травы. Встречаясь, Леу и Мартин иногда отправлялись бродить в лес, иногда, особенно по вечерам, приходили сюда. Ей здесь нравилось. В воздухе немного отдающий горчинкой запах водяных цветов, над головой серебряная луна, ярко горят костры в поселке, так, что иногда спиной чувствуешь их тепло, через озеро мягко мерцают огни Чертогов.
Леу, как обычно, взобралась на валун, скрестив ноги, так, чтобы не мешали длинные полы кафтана. Мартин садиться не спешил.
— Точно? Мне кажется, что-то не так. Ты… — он замолчал, подбирая нужное слово, прищелкнул пальцами, потом сдался и перешел на язык людей — его еще называли эйрийским: — Не помню, как это будет по эльфийски… какая-то сама не своя.
Мартин уже вполне прилично говорил на языке фаэйри, но иногда, как сейчас, например, забывал некоторые слова. К счастью, Леу к этому времени сама успела неплохо поднатореть в эйрийском, потому что говорящий камень больше не мог помочь им.
Это случилось пару лунных кругов назад, примерно тогда же, когда начались сны. Камень вдруг стал терять свое волшебство, все чаще и чаще отказывался переводить слова, и вскоре превратился в обычный кусок породы, серый и холодный. И судя по донесениям лазутчиков, которые незаметно для держащих лес в кольце постов и лагерей венардийцев выскальзывали из-под завесы, добирались даже до столицы и до северной и восточной границ, магия ушла и из других сокровищ фаэйри. Браслеты судьбы, рассказывали они, тоже потеряли свою силу.
В первые месяцы после сражения в монастыре и бегства уцелевших монахов и крестьян в Чертоги венардийские отряды входили в лес, но раз за разом терялись в чаще. Они бесцельно плутали, палили из арбалетов во все стороны, стоило хрустнуть сучку под ногами у одного из них или зашуршать листве, и в конце концов вываливались из-под тени деревьев там, где начали путь, перепуганные и сбитые с толку. Тогда они изменили тактику и попытались поджечь лес, но из крон и из-за стволов деревьев в солдат летели стрелы и венардийцы бежали. Видя, что это не помогает, командиры погнали в чашу отряды воинов с золотыми браслетами, но господин Диан сам выехал к границе Чертогов, поднял руки, и браслеты раскололись и попадали в траву. Венардийцы снова откатились назад под градом дротиков и стрел фаэйри, бросая оружие и факелы, а многие так и остались лежать под деревьями. Все, что оставалось людям короля — это взять лес в осаду, однако это не мешало храбрецам из деревенских, которые хотели отомстить за погибших родных и друзей. Одевшись в снятую с убитых солдат броню, они время от времени совершали вылазки в венардийские лагеря и ходили в далекие разведовательные рейды. Новости, которые они приносили, были, впрочем, не слишком хорошими.