Старик лишь скрипнул гнилыми зубами, но ругаться с Агафьей не посмел. Эта женщина голыми руками разрывает туши кабанов, а про хилое тельце трактирщика и говорить не стоит. Повариха проводила с ухмылкой на устах щуплую спину Савелия. Она его презирала и скрывать этого даже не пыталась.
Старик зашёл в свою каморку, в тёмном углу комнатушки он опустился на колени и вынул одну из половиц, достал замотанное в тряпьё своё сокровище — чудом раздобытую бутылку заморского виски.
Скрипя сердцем, прижимая бутыль к груди, он поднялся на второй этаж и не спеша подошёл к распахнутой двери одного из господ. В проеме уже кто-то стоял. Подойдя ближе, Савелий узнал в человеке спутника кричащего барина. Друг красавца-брюнета, миловидный юноша с русыми кудрями, все это время спокойно наблюдал представление со стороны, запивая впечатления сладким компотом. Когда он успел сходить на кухню за ним, — оставалось лишь догадываться.
Не успел старик и слова вымолвить, как услышал:
«А здешние трактирщики умеют жить на широкую ногу», – его обдало холодом ледяных глаз. Некогда наивный юноша превратился в ястреба. Детские черты Лириля исчезли, уступив место его настоящей личности, Валериану Карачевскому, — дознавателю императорского двора. Ноги старика подкосились.
«Барин, примите, несколько лет назад я её нашёл вблизи поместья графьёв. Мне бы духа не хватило украсть, Богом клянусь!»
«То, что духа не хватило бы, верю. Чего хотел? Говори кратко», – эти серые глаза, словно тиски, сжимали душонку жалкого старика.
Сильнее обняв бутыль, дрожащим голосом трактирщик пролепетал:
«Беда у нас, барин. Святой Отец пропал...», — и снова протянул запечатанный сургучом виски.
Внезапно, пугающий взгляд пропал. Старику Савелию показалось, словно, он Оку переплыл. Обессиленный трактирщик сполз по стене, развалившись полусидя прямо на грязном полу в коридоре. Спустя несколько минут, у него спросили:
«Когда это произошло?»
«Барин, совсем недавно. Я поэтому и послал Улю потревожить Ваш сон».
Сероглазый офицер бросил взгляд на кровать в комнате. Завернувшись в одеяло, как гусеница в кокон, его друг-ловелас всем видом показывал, насколько сильно потрясло его ранимую душу лицо дурнушки, горе-будительницы.
«Хм… Свидетели?»
«Только второй слуга Божий, но он ничего не видел. Как заприметил пропажу, сразу тревогу забил...» – Савелий стёр выступивший пот с лица, попутно пару раз дёрнув себя за куцую бородку, желая прийти в чувства. Боль помогла, и вскоре на бледном старческом лице выступил легкий румянец.
«Друг, заканчивай, дело есть», – повелительный тон Валериана заставил его товарища быстро прекратить «ребяческие игры». Спустя пару вдохов рядом с невысоким Карачевским возвышался уже при параде высокий и широкоплечий брюнет, — Роман Растопчин. Как ни странно, из этих двоих бóльший страх вызывал субтильный Карачевский.
«Веди», – одно слово заставило трактирщика подскочить на ноги и засеменить к лестнице на первый этаж.
Добравшись до кухни, они застали вусмерть пьяного послушника, о чем-то плачущего маленькой иконке, приставленной к банке с соленьями напротив.
Осознав ситуацию, старик схватил со стола склянку с горящей свечой в ней, резво развернулся и вновь направился наверх. Барины молча последовали за ним.
На чердаке, с момента обнаружения исчезновения Отца Икона, ничего не изменилось. Старик растерянно начал топтаться у порога. Растопчин забрал свечу у трактирщика и осторожно вошёл внутрь.
Он аккуратно подсвечивал каждый тёмный угол, щели, пока Карачевский осматривал их. Время тянулось мучительно долго. Наконец, тишину нарушил очередной приказ:
«Подсвети дыру».
На одной из щепок висел оторванный лоскут. Валериан снял его, а затем потер между пальцев.
«Судя по материалу, это принадлежит одеянию Батюшки...», – подытожил он. Из его рук чёрный кусок ткани перекочевал к Растопчину. Тот сразу же прижал лоскут к носу и сделал глубокий вдох.
«Ммм… Женщина. Определённо. Дорогой парфюм. Дайте подумать... Точно! Это несомненно «Prières De Minuit», тц-тц, навыки без практики угасают», – расстроенно вздохнул брюнет.
В рассветных лучах, проникающих сквозь дыру в крыше, он выглядел особенно прекрасно. От его жемчужной кожи исходило перламутровое сияние, пленительным изумрудом горели глаза, длинные ресницы и аккуратные брови, точно очерченные скулы, нежно-розовые губы. Если описать Романа Растопчина одной фразой — древнегреческий Бог.