Мелисса не могла больше сдерживать ярость. Метнув на кузена враждебный взгляд, она заявила:
- Я должна была догадаться, что ты будешь нашего стороне! Ты станешь уверять меня, что они не любовники?
Ее прекрасные глаза яростно блеснули, и Ройс, чтобы избежать внимания гостей, увлек ее в тень.
- Не будь дурой! Я знаю, как все это выглядит, но поверь, интерес Доминика к Деборе основан совсем не на том, о чем ты думаешь.
Мелисса горько улыбнулась и выскользнула из его рук.
- Ну, конечно! Я ни секунды в этом не сомневалась, - сказала она с иронией в голосе. - Извини, но я должна идти к гостям!
Ройс беспомощно наблюдал, как Мелисса уходит, и понял, почему Доминик так отрицательно отнесся к идее Джейсона; учитывая горячий характер кузины, он подумал, что оснований завидовать другу у него нет. Чертыхнувшись, он поспешил за Мелиссой, надеясь удержать ее от резкой выходки, которой вполне можно было ожидать в сложившейся ситуации.
Приближаясь к группе, среди которой была Мелисса, Ройс ощутил сильное волнение в груди. Боже праведный!
Рука его сестры лежала на руке Латимера, в то время как рука Деборы покоилась на руке Доминика. Мелисса мило улыбалась, нежно и обещающе глядя Латимеру в лицо. Ройса едва не вытошнило: он видел, с какой похотливостью тот принимал ее внимание. Ройс застонал. Если так будет продолжаться - все полетит к чертям!
Вокруг Мелиссы и Латимера стояли Морган, Леони, Захарий, дочь соседа Анна Баллард, Даниэль Манчестер. Беседа шла о свадьбе Даниэля, назначенной на начало ноября. Ройс подошел к ним. Даниэль состроил ему гримасу и проговорил:
- Ну, старина, Доминик пойман, я через несколько месяцев тоже. А сколько ты еще будешь избегать мышеловки?
Даниэля очень любили все Манчестеры как самого младшего в семье, точную копию Джоша. Его глаза были очень голубые, густые каштановые волосы подстрижены "а ля Брут", у него были простые и приятные манеры, а подвижное лицо - всегда готово к улыбке. С рождения, все двадцать три года, он был всеобщим любимцем, однако его не испортило внимание, которое щедро уделяли ему любящие родители. По выражению лица Даниэля было совершенно очевидно, что он прямо-таки боготворил старшего брата. И в ответ на мрачный взгляд Ройса Даниэль громко засмеялся.
- И ты туда же! - парировал Ройс. - А я бы тебе посоветовал двадцать раз подумать, прежде чем засовывать голову в мышеловку.
Даниэль покачал головой:
- В отличие от тебя, я страстно хочу иметь свою семью и завести кучу детей. Ты же можешь оставаться замшелым старым холостяком, если тебе угодно!
Ройс захохотал: слишком мало он напоминал потенциального "замшелого старого холостяка". Все развеселились, но через несколько минут, к тревоге Ройса, Латимер и Мелисса исчезли.
Мелисса на минуту засомневалась, когда Латимер ловко увлек ее в темноту, куда едва проникал мерцающий свет фонарей. Но в конце концов, если ее муж уединился с Деборой где-то в темном закоулке, почему бы ей не вести себя так же? Чувство мести подтолкнуло ее к Латимеру, хотя каждой частицей души она хотела быть рядом с Домиником. Но не с тем Домиником, который ее не любит. Раздражение руководило ею сейчас, но разум взял верх, и, как только тьма обступила ее и Латимера, опустив руки, она отстранилась от него. Точно пугливая лань. Мелисса готова была устремиться прочь при первом признаке опасности. Латимер заметил ее состояние и сухо сказал:
- Я не собираюсь на вас кидаться. Мелисса вспыхнула.
- Я знаю! - резко ответила она. - Но, как вы понимаете, у меня слишком мало причин доверять вам.
Латимер молчал, что-то обдумывая, потом мягко сказал:
- Я прошу вас простить меня за дурное поведение. Что мне следует сделать, чтобы мы снова стали друзьями?
"Забирай свою сестру и уезжай! - нестерпимо захотелось крикнуть Мелиссе. Убирайтесь подальше, чтобы никогда больше я не слышала ваших имен!" Но она сдержала порыв и, вздохнув, тихо сказала:
- Я не знаю. Я считала вас своим другом, но вы...
- Моя дорогая! Я просто сошел с ума! Я был опрометчив, слеп от страсти к вам! Я мог бы стать вашим мужем вместо...
- Доминика, - закончила Мелисса глухим от душевного страдания голосом.
Ободренный тем, что его слушают, Латимер осторожно проговорил:
- Я пытался предостеречь вас, мое дитя. Но вы не послушали меня.
Мелисса, борясь со слезами, резко отвернулась. Латимер, несомненно, добр к ней! Какое же это облегчение, когда рядом есть кто-то, понявший истинную натуру Доминика! Но осторожность и инстинкт удержали ее от выражения чувств: Мелисса успела заметить, какими взглядами обменялись Латимер и Доминик, когда брат и сестра прибыли на обед. Она почувствовала напряженность в высокой фигуре мужа, когда он вежливо приветствовал Латимера, и у нее мелькнула мысль, что взаимная неприязнь Доминика и Латимера имеет давние и глубокие корни.
Латимер положил руку на обнаженное плечо продолжавшей молчать Мелиссы.
- Я никогда не собирался причинить вам зло, моя дорогая, - вкрадчиво говорил он. - Да, верно, то мое предложение было предложением подлеца. Но если вы простите меня, я стану вашим другом, помогу вам, чем смогу. - Его голос вибрировал:
- Доверьтесь мне! Я никогда вас не предам!
Гордо расправив плечи, ровным голосом Мелисса спросила:
- Вы уверены в том, что написали мне о Доминике?
Горькая улыбка пробежала по лицу Латимера:
- А вы не верите мне? Вы забыли, что я знаком с ним гораздо дольше вас! Заметив нерешительность на лице Мелиссы, он резко добавил:
- Если вы сомневаетесь, то скажите мне - где сейчас ваш муж?
- Вот именно! - воскликнула незаметно подошедшая Леони. - Это и я хотела бы узнать! - Делая вид, что не замечает на лице Мелиссы ни удивления, ни страдания, Леони продолжала:
- Где твой муж? - Предостерегающе погрозив пальцем, она не унималась:
- Милочка, ты должна поставить его на место, - этих Слэйдов надо держать в строгости с самого начала. Иначе они возьмут над тобой верх. Посмотри на моего Моргана!
Из темноты возникли Ройс и Морган, и последний с усмешкой сказал:
- Ну, конечно! С того самого момента, как я положил на нее глаз, я оказался под каблуком!
Мелисса что-то ответила, чувствуя, что зрелище несомненного счастья этой пары ранит ее сердце. Но совершенно нестерпимой боль стала, когда появился Доминик с Деборой, почти повисшей у него на руке.