Тяжесть того, какой ужасной и эгоистичной я была весь прошлый год, быстро и фатально легла на мои плечи.
— Прекрати, — твердо сказала Алексис и подошла ко мне. — Ты понесла тяжелую утрату. Неописуемую. Твои сыновья потеряли отца. Твой мир рухнул. Поэтому то, что ты не готовила им гребаные яблочные дольки, не превращает тебя в ужасную мать. То, что ты с улыбкой позволяешь Джексу ходить в школу в его смокинге, делает тебя замечательной мамой. Ты позволяешь Райдеру идти своим путем, в то время как многие родители попытались бы изменить его. Ты вырастила мальчиков, которые обнимают свою маму, говорят ей, что любят ее, и делают домашнее задание несмотря на то, что она не напоминает им об этом, потому что они хорошие.
Сестра сделала паузу, окинув меня взглядом с таким пониманием, какое бывает только у того, кто стал твоим лучшим другом на всю жизнь. Конечно, у нас случались ссоры, но мы были неразлучны с тех пор, как она родилась.
— Я знаю, что ты эксперт в области эмоционального саморазрушения, и знаю, что не сильно прислушаешься к моим словам, но все равно скажу, — продолжила Алексис. — Я буду продолжать напоминать тебе, что ты хороший человек и хорошая мать, переживающая ужасный период в жизни. — Она посмотрела вниз. — И ты делаешь это в чертовски потрясающих туфлях.
Я слабо улыбнулась.
Сестра была права. Какими бы приятными ни были ее слова, они отскочили от новой жесткой меня. Мне придется примириться со своей ненавистью к себе, со своим разочарованием в себе за этот год.
Что было, то было.
— Знаешь, тебе не обязательно туда идти, — сказала Алексис, повторяя слова Райдера, сказанные этим утром, тем же обеспокоенным тоном.
Ах, если бы только это могло стать правдой. Мне очень, очень не хотелось идти по коридорам, где когда-то ходил подросток Дэвид. Не хотелось сидеть напротив учителя в статусе матери-одиночки. Нет, в статусе вдовы. Несмотря на искусно нанесенный макияж и ботокс, этот ярлык будет впечатан в мой лоб. И не только из-за всего этого, но и из-за моих действия в прошлом году — неподобающих для члена комитета по проведению мероприятий в Блэк Маунтин — в какой-то момент я отказалась состоять в нем, отправив электронное письмо, полное ненормативной лексики.
Я больше не принимала участия в нашем маленьком кружке, где Джекс с самого начал не любил играть. Мы с Дэвидом посчитали, что ему нужно общение не только с его лучшим другом Уолтом, восьмидесятилетним сценаристом на пенсии, жившим через дорогу. Сначала я думала, что он педофил или больной, раз довольствуется обществом ребенка, но оказалось, что это был просто одинокий, богатый старик, отдалившийся от своей семьи и друзей. Этот дедушка курил сигары, не фильтровал свою речь, пил виски с кофе и рассказывал моему сыну о старых фильмах. Дэвиду он нравился. Каждую среду они втроем устраивали «киновечера у Уолта». Мы же с Райдером устраивали марафон «Настоящих домохозяек». Каким бы мачо ни был мой сын, он не обращал внимания на любые стереотипы о подростках-геях, за исключением тех случаев, когда дело касалось реалити-шоу на телевидении. Что, конечно, делало меня бесконечно счастливой, потому что Дэвид считал это шоу низкопробным и отказывался находиться в комнате, если я его смотрела. Вся наша система работала великолепно.
Джекс не очень-то радовался, когда на встречах кружка приходилось играть с пластиковыми игрушками и участвовать в «посредственных» играх, но он терпел, стиснув зубы. Затем, когда он потерял отца, я решила, что моему сыну итак придется многое терпеть до конца своей жизни без отца, так что, если он не хочет играть с богатенькими сопливыми детьми, то ему, черт возьми, и не придется. Возможно, я как раз и сказала что-то в этом роде одной из нахальных мамаш, не желавшей принимать отказ. Она пыталась прочитать мне лекцию о том, как важно, чтобы у Джекса был хороший круг общения, особенно теперь, когда он лишился отца. Так что, с моей точки зрения, она это заслужила. Сейчас я была в черном списке и меня это вполне устраивало.
Примерно то же самое произошло с остальными стервозными мамашами в Академии Блэк Маунтин, за исключением Марли, моей единственной подруги, не состоящей в группе мам. Ее сын был ровесником Райдера. Она переехала в Блэк Маунтин из Нью-Йорка незадолго до смерти Дэвида. Марли руководила успешной косметической компанией, продукция которой предназначалась для цветных женщин, после того как она обнаружила, как мало вариантов косметики для них существует на рынке. Она была дерзкой, модной, независимой и не собиралась вписываться ни в какую «группу крутых мам». Она мне сразу понравилась. Мы не были особо близки, потому что я все еще вела себя как глянцевая мамаша из Instagram, что не особо нравилось Марли, но, когда я вполголоса назвала одну из «крутых мамочек» — «тупой сукой», она решила, что я ей нравлюсь.
Марли не стала присылать цветы, когда умер Дэвид. Она прислала корзину с выпивкой, продукты из своей линейки и предложение составить компанию — спокойное, без всяких клишированных обещаний и без осуждения, если предложение не будет принято. Я не приняла ее предложение, но она все равно неизменно присылала корзину с выпивкой каждый месяц. Даже после того, как со вкусом подобранные цветочные композиции и корзины с фруктами от других людей иссякли. «Друзья», что были у меня в течение многих лет, перестали присылать такие вещи, потому что я не отвечала на их телефонные звонки и не присылала благодарственных писем, а женщина, которую я едва знала — нет. Это показало мне многое из того, что я уже знала. Что подавляющее большинство моих подруг — фальшивые стервы. Все бы ничего, если учесть, что я тоже была фальшивой стервой, но тут жизнь заставила меня стать настоящей.
— Мне правда нужно пойти, — сказала я Алексис. — Я должна снова стать матерью, которой была раньше. Или хотя бы научиться лучше притворяться.
Я поцеловала ее в щеку.
— Я постараюсь не задерживаться, но если тебе позвонят и скажут, что меня арестовали за то, что я ударила чью-то мать, номер хорошего адвоката есть в блокноте возле телефона.
Она улыбнулась.
— Поняла. Люблю тебя.
— Люблю тебя, — сказала я в ответ.
В этом доме существовало правило: если кто-то уходил, эти слова произносились последними. Поскольку я кричала Дэвиду совершенно противоположное, прежде чем он навсегда ушел из нашей жизни.
Глава 3
— Ты сможешь это сделать, — прошептала я, глядя на скопление кирпичных зданий.
Парковка была переполнена, потому что я опоздала. Все машины были новыми, вычурными и дорогими. Моя машина ничем от них не отличалась, поскольку Дэвид обновлял наши автомобили каждые пять лет или около того. Когда мы только поженились, мне это казалось безумием, но я знала благодаря его одежде, часам и машине, на которой он ездил в колледже, что он был богат.
Я не знала, что такое богатство. Мы никогда не были бедными, хотя я была уверена, что у наших родителей было много забот и споров о деньгах. Но мы их не слышали. Мы видели только счастье, любовь и смех, даже если что-то из этого было фальшивым.
Оба моих родителя работали не покладая рук, чтобы отправить нас с Алексис в частные школы, которые они не могли себе позволить. Моя мать получила лицензию риэлтора, как только они поняли, сколько это будет приносить денег. Мой отец работал сверхурочно на фабрике, где трудился с тех пор, как я себя помню.
Они учили нас хорошим манерам, соблюдать опрятный внешний вид, уважению к старшим. Как разумно обращаться с деньгами — мы с сестрой сразу устроились на работу после школы, как только нам исполнилось шестнадцать. Короче говоря, они были замечательными родителями, которые наполняли нашу жизнь любовью и счастьем и заботились о том, чтобы мы получили достаточно хорошее образование, чтобы поступить в колледжи Лиги Плюща на стипендию.
Они успели увидеть, как я поступила в Гарвард, познакомилась с Дэвидом и родила им внуков. Они поддерживали меня, даже если были немного разочарованы тем, что я потратила годы, став матерью-домоседкой вместо того, чтобы упорно трудиться и строить успешную карьеру.