А ученики твои? Ваня Гуртовой, который восхитил тебя еще во времена своей учебы в университете, - молчун, предельно скромный мальчик. А вот спросишь - поднимется, одернет пиджачок (или что-то вроде френча он тогда носил) и негромко объяснит наилучшее решение задачи... А Женя Коровин, бородатый выпивоха, холостяк, пропахший плесенью, как старый гриб?.. Молчит-молчит, пыхтит-пыхтит и вдруг такую потрясающую мысль выскажет... А Живило Артем мастер на все руки. Мгновенно соображает, красив, не без самоуверенности, конечно... Давно ли ты с ним говорил? А ведь когда он был твоим аспирантом, как вы грандиозно фантазировали о вариантах зарождения жизни в космосе...
А Генрих Вебер, нынешний аспирант? Хоть и железных немецких кровей, но как долго он не мог объясниться с Таней Камаевой. Ты их свел на пикнике, который организовал Артем на берегу Маны. Заметил, как Генрих смотрит на Таню, соединил их руки возле костра и попросил, глядя в огонь, сказать мысленно: "Мы навсегда вместе". И он тебе навек благодарен. Может быть, только того не подозревает, почему столь настойчиво ты принял участие в их судьбе. Да потому, что помнил о своей беде студенческих времен...
А девочка с пятого курса, похожая на Галю Савраскину?.. Когда ты рассказываешь особенно интересный материал (например, об опытах японцев с перепелами в космосе: родившийся в невесомости перепеленок не может научиться летать! А мама там летает!), то неотрывно смотришь на нее, и она смотрит с восхищением на тебя... Ты хоть спросил как-нибудь, как она живет, в каких условиях, какие у нее мечты?
А Кукушкин, громогласный Илья? У него бледная, худенькая жена, детей нет... Она, кажется, работает в библиотеке, а для него Институт биофизики, лаборатория Левушкина-Александрова - единственный свет в окошке. Когда ты с ним о ЕГО жизни говорил?
Что за небожитель, в тридцать семь лет с пепельным лицом одевшийся в тогу? Если у тебя уже перестали рождаться новые яркие идеи, если перегорел, так молодым помогай придумывать! Расти сына! Боже мой, теперь я понимаю, почему меня всегда трогала прощальная ария художника в опере "Тоска", когда он поет что-то вроде "и никогда я так не жаждал жизни..." Стоило попасть в тюрьму - и ты тоже вдруг оценил красоту и жар жизни. Господи, выйти бы отсюда!"
- Алексей Александрович! А, Александрович?
- Да-да?
- Рассказал бы что-нибудь. Вот в Китае был, как они? - это спрашивает певец с цепями на ногах. - Лучше нас живут?
- Поднимаются, - ответил Алексей Александрович. - Как дрожжи на сахаромицетах...
Скорее всего собеседник не знает, что такое сахаромицеты, но мысль понял.
- И ведь маленькие такие, а смотри ты! - И вдруг мужичок заржал. - А знаешь, как по-китайски Дон Жуан?
- Нет, - ответил ученый. - Разве не Дон Жуан?
- Бляо Дун! - выпалил тот.
Алексей Александрович изобразил улыбку, чтобы не обижать человека. Он это слышал раз сто.
- Но, между прочим, - начал он всерьез рассказывать, обхватив кулаком нос, - многие имена великих людей на иных языках, в иных культурах звучат иначе. Например, помните, был Авиценна?
- Конечно, - ответили два-три голоса. - Врач.
- На самом деле его звали Абу али Сина. Так же и Конфуций, если точно воспроизвести... - Он рассказывал им очевидные вещи, но, видимо, достаточно интересные для них, и только сейчас обратил внимание: за спинами молодых людей поодаль, под окном, сидит, поджав по-турецки ноги, скуластый мужчина лет тридцати - то ли татарин, то ли бурят. И, слушая профессора, время от времени хмуро кивает. Наверное, в рассказах Алексея Александровича для него ничего нового нет.
Один раз даже поправил негромко:
- Насколько я помню, не Альберт - Анри Бейль?
- Да, да, - покраснев, согласился Алексей Александрович. Он оговорился, называя подлинное имя писателя Стендаля, потому что думал совсем об иных вещах - вспоминал, как проводили обыск у него дома и как мать на все это смотрела. - Вы правы.
Скуластый молчун махнул рукой: мол, мелочи, ерунда. А во время обеда, когда они мягкими алюминиевыми ложками выгребали кашу из плошек, пробурчал:
- Я вот подумал: когда все обойдется, вам надо уехать ко мне.
- Это куда? - спросил Алексей Александрович, удивившись спокойной вере нового товарища в то, что они оба выйдут из тюрьмы.
- Это север нашей области, река Кандара. Там мой рудник. Фамилия моя Катраев. Эмиль Васильевич. К сожалению, золото в основном осталось только сульфидное. Но есть же метод обогащения бактериями?
- Конечно, конечно! - закивал Левушкин-Александров. - Но для этого надо строить целую линию! Это же при высоких температурах и давлении делается, с подкормкой... Опять же бактерии эти живут в серной кислоте, значит, нужна химзащита...
- Это я все знаю, - сказал хозяин рудника. - У меня был главный инженер, его убили. Не успели мы. А деньги есть, купим линию.
"Но за что же вы сюда попали?" - подумал Алексей Александрович, не решаясь спросить.
И Эмиль Васильевич, как бы отвечая на его невысказанный вопрос, рассказал, что его заподозрили в убийстве собственного сотрудника, упомянутого инженера, с которым они вместе начинали дело.
- Разумеется, милиция понимает: при любых резонах мне не было смысла убивать друга и компаньона, тем более что я неплохой организатор, но никакой ученый. Я теперь без него как слепой. Старыми методами вымывать это два-три граммах на тонну... - Он вынул из кармана бумажную салфетку и вытер ложку - Наверняка это конкуренты на меня стукнули. Один раз уже сажали. Но я не сломаюсь. Я через верного человека письмо переслал мэру Москвы... Мы дружим... Он знает, что я честен... Еще немного, еще чуть-чуть. Так что, если поможете мне, я дам денег на вашу "Трубу" и на что хотите. Но для этого вам придется минимум год у меня на руднике поработать с наладкой линии. Как?