Тогда же, в начале, больных было столько, что заканчивались даже дополнительно выделенные койки. Но даже сами чиновники от здравоохранения признали, что каждая пятая занята не больным, а предположительно больным! Ну, об этом давно говорилось — положительный тест это не признак болезни, это возможность быть носителем. Но человек является носителем десятков болезней, сотен вирусов! И не всегда это означает, что он болен. Да и почти каждый второй тест давал ложный результат. Так что цифирь в СМИ нужно было уменьшать хотя бы на треть. А с учётом признания чинуш — и того больше! Но всё было ровно наоборот. Для потребления человеческого стада. И нагнетания истерии. А там, где истерика, не до анализа происходящего. И болезнь сама находит свою жертву.
А тут, в погоне за скорейшей выработкой стадного инстинкта додумались до бессимптомных больных. Вы суслика видите? А он есть…
Пока все искали суслика, шёл делёж. Вначале полей вакцинации — никто не хотел признавать чужих вакцин. Потом, поделив доходы, стали делить власть. И вроде ж правильно всё спланировали: когда война, нужен один командир, один начальник, нечего городить национальные заборы. А кто справится лучше? Конечно, ВОЗ, у которой уже и карты все на руках: и очередную волну объявит, и расскажет чем и когда колоться. А кто не хочет — заставит. Для чего нужно все силы подчинить одному командиру.
Так ВОЗ стала главной. Во всём. Тогда-то и «Росгвардия» сменила прописку. И присягу. Хотя она и прежде была не тем, чем значилась по замыслу.
Ну, да поначалу, когда полиция где-то отказалась, а кое-где и сама из-за мутаций оказалась неспособна к действию, бывшие гвардейцы только биометрические паспорта здоровья проверяли. И соблюдение масочного режима. Который к тому времени был уже противогазовым, и даже изолированным… А теперь вот, приехали… С автоматами, показав истинное лицо. Ради которого им было послабление — в виде необязательности вакцинации.
Мысль моя опять опередила события, так, как я их ещё помнил. Благо случилось всё едва ли не вчера. Но что толку об этом теперь вспоминать и валить на продажных журналистов? Итог закономерен. И для них, кстати, тоже. Телевизор, правда, ещё порой просыпается очередным посланием верховного из бункера — с призывом сохранять спокойствие. Это всё, на что он способен. Не телевизор — верховный. Впрочем, он и прежде был всего лишь призывник — всё призывал, призывал, а кого? Себя, что ли? Но этому его выходу из подполья теперь предшествует убойная для психики процедура — включаются сирены и системы оповещения о ядерном нападении. Журналисты не нужны в этой цепочке. Странно, что эвакуацию так не объявили. Может, это местная самодеятельность? Центральная власть давно носа никуда не кажет, отдав всё на откуп местным князькам, может, это они решили зачистить поляну? Которые, как и гвардейцы и большинство администраций больниц от вакцинации были не то чтоб освобождены, но нашли способ её избежать. Тогда где-то должны быть и нетронутые поля живых…
9
Начинать надо с азов. А вначале было слово. И это слово — не бог. Уже хотя бы потому, что Б — далеко не первая буква в алфавите. Но на всякий случай повторюсь: начинать надо с азов.
Аз. Я. Это власть переставила буквы местами. Советская, провозгласившая преобладание общественного над личным. А нынешняя, сдавшая даже то, чего, добилась советская, и вовсе отказала в праве на личное. Всем, кроме, друзей верховного. Которых, по слухам, это не спасло. И тем не менее Я стала последней буквой алфавита. Вот только, как бы власть ни пыжилась, всё начинается с Я. С меня. Аз есмь бог. Для себя прежде всего. И поверьте, особо нового я ничего не сказал. Потому что ещё до меня на вопрос, как можно с такими мыслями жить, Терри Пратчетт ответил односложно, но ёмко: «Долго».
Нам долго жить оказалось не суждено. И хоть я выжил, это, скорее всего, ненадолго.
А я с детства был завистлив. Ужасно завистлив. Вот только не чёрной завистью, а странной её разновидностью. Я не завидовал дорогим игрушкам, хотя мне они нравились, а у меня их не было. Таких, каких хотелось: машинок, с открывающимися дверцами и на резиновом ходу, солдатиков, металлических конструкторов... Потом не было томагоччи и прочей лабуды. Да, у меня одного из первых появился фотоаппарат, простенькая «Смена», но это было куда позже. Когда играть уже не особо хотелось, потому что появились другие хотелки. Но до того я мог попросить игрушку. Поиграть, но не забрать. Хотя у меня мои игрушки порой отбирали. Марки, например. Их украл мой однокашник, которого я привёл домой. Бабушка нас накормила, а когда я куда-то отвлёкся, он вытащил из кляссера не меньше дюжины самых симпатичных марок. И ушёл. А мне за пропажу ещё и перепало. Марки денег стоили. И немалых, судя по зарплате родителей. Маминой, как я помню, хватало как раз на 10 дней питания. Да, с базара. Но только на базаре и можно было купить творог, сметану, курицу… А потом и там не стало. Однако вернёмся к маркам.