Впрочем, нужно отдать новой власти должное, они на присоединённые территории и шагу не сделали. Всё чужими руками. Местных элит. Которые закрыли фабрики, заводы, жизнеобеспечивающие предприятия… Не стало работы. Зарплаты. Людей обрядили в костюмы химзащиты. Запретили дышать. Даже через маски и противогазы. Чуть позже окончательно закрылись больницы. Которые и так давно никого не спасали. Прежде всего потому, что не было ни эпидемии, ни пандемии. А обращение в больницу гарантировало заболевание. Особенно после прививки.
Жизни не стало. Мы стали выживать. И не только поражённые в правах отказники — привитые тоже оказались лишними на празднике жизни. Хотя ВОЗ и отказывалась признать побочные действия вакцин. Когда ещё был жив интернет, приходили известия: принудительная поголовная вакцинация в странах Европы, концлагеря в Австралии, волнения в Америке, и не только в США, где наметился распад страны. Ну, или, по крайней мере, нежелание отдельных штатов жить по волчьим законам, спускаемым из столицы. Некоторые маленькие государства смогли избежать разрушительного воздействия вакцин, но ненадолго. Не зря же армии перешли в подчинение ВОЗ. Которая объявила эти страны зоной бедствия. И превратила их в пыль. Хорошо, не радиоактивную. Однако спасения уже не было. Черту перешли чуть раньше, когда начали вакцинацию, не разобравшись с самим вирусом. Тем более — со средством против него.
Поначалу-то только болеющих стало больше. Среди привитых. Сроки между вакцинациями стали сжиматься, как шагреневая кожа. Что только усугубляло ситуацию. А потом пошли мутации. Которые отрицались с ещё большим рвением, чем распространение вируса вакцинированными. И о которых вначале ходили слухи, а потом они стали явью.
— А теперь вот нас пришли убивать, — закончил я рассказ. — Иссякли запасы, похоже. Или ещё что. В любом случае, мы — расходный материал. Или они нас, или мы — их. Пусть и не всех. Но с кого-то же надо начинать. Вот я и убил. Впервые в жизни. Хотя всю жизнь к этому готовился. Но они первыми начали.
Я ждал вопросов — рассказ был довольно сумбурным, что-то я упустил, через что-то перескочил или поменял местами причину со следствием, но пассажир молчал. Или его появление мне только почудилось? Как предохранительный клапан в голове, готовой взорваться после случившегося.
— Всё нормально с твоей головой. Не прибедняйся. Оторви задницу, и во двор. Там есть живые, — внезапно ударило меня по ушам, но, как бы это объяснить — изнутри, что ли…
11
— Автомат не забудь, — напутствовал меня пассажир, когда я закутался в свою плащ-накидку, она же шаль-невидимка.
Заглянув в соседскую квартиру, убедился, что труп бойца на месте. После чего сбежал по ступеням и застыл у входной двери, прислушиваясь.
Всё тихо. И темно. Фонари почти не освещают двор. Хотя электричество ещё не отключили полностью. И уцелевшие лампы рисуют призрачные тени на снегу.
Я сделал шаг вперёд. Под ногами скрипнул снежок.
И тут же я чуть не сел на пятую точку. От страха.
Среди трупов мелькнуло чьё-то лицо.
Когда там же слабо взмахнула тонкая ручонка, я уже пришёл в себя.
— Холодно… — стуча зубами и прижимаясь ко мне, забормотала Полина, старшая из дочерей соседки Жени, когда я подхватил её, готовую опять рухнуть меж тел.
Закинув автомат за спину, я поднял девочку на руки. Этого, конечно, мне только ещё не хватало, мелькнула подлая и эгоистичная мыслишка.
Хорошего, конечно, было мало. Когда пассажир сказал о живых, мне пригрезилось, что там, во дворе, я найду такого же выживальщика, готового цепляться за жизнь. В том числе и с оружием в руках. Но девочка тринадцати лет… Это тот ещё балласт. А если и ранена, то это вообще крах всем моим шансам выжить. Что и в одиночку казалось нереальным.
Рискуя громогласно заявить о себе на всю округу, я внёс девочку в лифт.
При тусклом свете плафона мне показалось, что её лицо — сплошная рана и покрыто запёкшейся коркой крови. Но в ванной, включив, наконец, свет и надеясь, что его отблески не будут видны в окнах, разглядел, что всё не так страшно. Более того, раны не было. А кровь была.
Пока наполнялась ванна — немногое из благ, что осталось — вода, которую грел встроенный бойлер, я осторожно раздел Полину. Её колотил озноб. Но ран не было и на теле!
Для своих тринадцати, Полина была маленькой и лёгкой. И ещё не сформировалась, хотя рыжеватый пушок уже пробивался в самом низу живота.
— Дядя Миша, мне страшно…
— Ну, ну всё, уже позади, — врал я, понимая, что всё только начинается. При этом в голове у меня крутились совсем уж неприличные мысли. Хотя прежде при виде этой угловатой девочки, вечно чего-то смущающейся, у меня никогда не возникало ничего подобного сродни плотскому желанию. Но тут, похоже, всё наложилось. И отсутствие отношений с женщиной длительное время — какие там отношения, когда из дома не выйти и, главное, никого не найти — имеется в виду готовых рискнуть ради случайной близости подцепить вирус. И стресс после убийства — требовалась разрядка. И голенькое тельце, пусть и совсем детское, но всё же с намечающимися признаками женщины. Которой она может и не стать. Это сейчас каким-то чудом ей повезло, и она осталась в живых, когда все вокруг мертвы. А её миновали и автоматные очереди, и не добили её после всего…