Сейчас нужно было понять, откуда они взялись. Сбежали от разбитой колонны? Так далековато бежать им пришлось. Засада? А где остальные?
Опять я поспешил. И патронов потратил изрядно. Три десятка на троих.
Прихватив в машину оружие убитых, я опять взялся на карту. А надо было смотреть по сторонам.
Из-за барака в центре деревеньки, пятясь, выползала «буханка» с красной дверью и белым крестом на ней. Значит, всё-таки засада. А я проехал и не заметил. Вряд ли так уж хорошо они маскировались. Скорее голова у меня была занята мыслями о жителях деревеньки, которые полегли в бараках и теперь дотлевали там.
Но если бы не красное пятно на «буханке», я бы вообще не заметил движение за спиной. Так, блик в зеркале заднего вида. Но адреналин из крови ещё не весь расплескался. И я очень вовремя передёрнул затвор трофейного автомата. Одновременно вываливаясь из машины и падая на промёрзлую землю, лишь слегка присыпанную снежком.
Это было больно. Но больнее было бы, не сделай я этого.
Полоснувшая из «буханки» очередь прошла далеко левее, едва не покрошив уже убитых. В ответ я выпустил не меньше половины рожка. Прямо по кузову, в ненавистную красную дверь, в белый крест. Надеясь, что пули не в белый свет ушли.
«Буханка» продолжила пятиться, но выстрелов из её нутра больше не было. Зато хлопнула невидимая с моей позиции водительская дверца. И в просвете под днищем кузова «буханки» я увидел чьи-то ноги, рысью уносящиеся за дом, из-за которого и выползла машина.
Вскочив на ноги, я бросился не вдогон, а наперерез. На углу барака, но с другой его стороны, мы оказались практически одновременно. Вот только я был с автоматом. И готов к стрельбе. А водила в чёрном готовился бежать и дальше. И был безоружен.
Но я перестал быть толерантным, и очень давно. Да и по правилам не жил и прежде, а теперь и подавно. Будь на моём месте беглец, он бы и не думал, стрелял бы сразу. А я ещё крикнул:
— Эй, стой! Стрелять буду!
Окрик не подействовал. А жаль, «язык» бы мне пригодился. Но бежать не было сил — ноги подкашивались. Не от усталости — от пережитого, адреналин прекращал свою деятельность, и как-то не вовремя. Зато руки не дрожали, когда я нажал на спуск. И даже выстрелы отсчитал, как учили ещё в школе, на начальной военной подготовке. Три патрона — и отсечка.
Водила ткнулся лицом в мёрзлую землю. А я вернулся к «буханке». И очень вовремя.
Боец, паливший по мне из окна барбухайки, уже выбрался наружу. И поднял автомат. Правда, только до пупа. Всё ж я попал. И не один раз. Так что выстрелов не последовало. Правда, и разговора тоже. Жизненных сил бойца хватило только на то, чтоб выбраться из машины. И рухнуть почти под ноги мне.
Ничего ценного в продырявленной машине я не нашёл, нужно было выметаться из этой западни. Пока ещё кто-то не подоспел, не вчетвером же они тут болтались. Где-то должны быть и остальные, ещё человек семь. Вряд ли у них были потери до этого дня. А так — должно быть отделение. С командиром во главе. Хотя могло быть и иначе, я в тонкостях такой службы — убивать мирных граждан — не разбирался. Но предпочёл за благо убраться восвояси.
Измазанный, с ожогами на лице, я в поте лица тащил канистры на свой седьмой этаж — лифт, как назло, отказал. И так не вовремя!
— Дядя Миша! А пассажир сказал, что может взять меня с собой! — с порога обрадовала меня Полли.
Час от часу не легче. Что бы это значило?
24
— Ты хорошо подумал?
Пассажир был настроен решительно, таким я его ещё не знал.
— Что ты можешь дать ребёнку, оставив её с собой, здесь, среди трупов, без еды, воды и тепла? Без медицинской помощи — а ну как она простынет? Или элементарный аппендицит? Что тогда? Смерть в мучениях?
— А что дашь ей ты? Полустанки на богом забытых планетах? И занятый, вечно занятый путь? И смерть от голода?
— Ты не понимаешь. Там, куда я её заберу, нет ни голода, ни болезней, ни времени. Только познание. Себя. Мира. Миров, я бы даже сказал.
— В том, что девочку ты уже соблазнил этими сказками, я не сомневаюсь. Но как ты её заберёшь? И в каком виде будет она? Если я даже не знаю, как выглядишь ты. С ней-то что будет?
— Что бывает со светом в сумрачный день? Его не видно. Но стоит разойтись облакам, и вот он, пожалуйста, во всей красе. Так же и с нами. Нас не видно. И она будет не видна. Но увидит всё, что захочет. Здесь её ничто не держит. Разве что ты. Она только тебя не хотела бы бросать. Но двоих Боливар не вынесет, так, кажется, говорят?
— Ты неплохо уже освоился в моём мире. Мог бы и остаться, помочь порядок навести…