На площадке хлопнула дверь, и послышался лай Хуча. Кто такой? Мелкий и противный пёсик. Почему Хуч? А маленькой Сашеньке было так проще с ним общаться, вот и назвала его так. Но он облаивал всех, кто поднимался на этаж на лифте. За исключением разве что меня. Так что в последнее время Хуч обычно молчал, и я уж подумал, что соседи съехали в деревню. Но Андрей так и не вернулся с Северов, где отбывал свою вахту на нефтедобыче, не поспел до закрытия авиасообщения, а сама Женя с двумя детьми вряд ли смогла бы осилить такое путешествие. Теперь же они в первых рядах спешили вниз, эвакуироваться. Насколько я знал, Женя не болела и не прививалась, хотя Андрей в одну из своих побывок и привёз вирус. Но быстро оклемался и укатил обратно. А семью болезнь миновала. Однако не эвакуация. В которую я отправляться не собирался.
Сбросив химкостюм, я вытащил на свет божий свою старую флотскую плащ-накидку, всё ещё чёрную, хотя и выгоревшую изрядно за минувшие годы. Нацепил повседневный, чёрный пояс кортика с ножнами. Аккуратно протёр лезвие клинка, символизировавшего моё офицерство. Задёрнул шторы. Щёлкнул тумблером, отключающим электричество — им я озаботился давно, ещё до всяких эпидемий, чтоб не нужно было выходить на площадку к щиту. Свет, особенно в последнее время, у нас вырубали частенько, и среди ночи переться из квартиры удовольствия не доставляло, так что я проверял отключение своим тумблером: не горит, значит, не фиг дёргаться.
Квартира погрузилась во тьму. Интересно, а как там пассажир? Добрался ли?
Вообще-то мне нужно было думать о себе, а не о пассажире. Он-то вряд ли даже помнил обо мне. А у меня весьма хлипкая маскировка. Даже с учётом ниши в кладовке. Ведь рано или поздно на поле, оставленное без боя, придут мародёры. Если они не окажутся в числе эвакуаторов. А у меня из оружия — считай, одно название. С голой пяткой против шашки не вариант, но и с кортиком против автоматов тоже много не навоюешь.
Впрочем, я и не собирался много воевать. Я просто не хотел никуда уезжать. А что будет дальше — не задумывался.
— Граждане, время на выход из квартир истекло, — проскрипел голос из мегафона. — Начинается принудительная эвакуация.
Последние слова потонули в заливистом лае Хуч. Мегафон засвистел. А следом, как удар кнута, щёлкнул отрывистый выстрел.
И Хуч замолчал. Но даже сквозь двойную раму я услышал, как зашлась плачем Сашенька, младшая из дочерей соседки, развитая не по годам трёхлетка, щебетунья и хохотушка. Она безмерно была влюблена в собачонку, и та отвечала ей взаимностью. И вот поди ж ты…
Забыв выключить мегафон, голос, словно оправдываясь, пророкотал:
— У нас для людей не хватает мест, а тут собака…
Чуть приоткрыв штору, я выглянул на улицу. Добровольно согласившихся отправиться неведомо куда набралось человек семьдесят, навскидку. Все, кто оставались в трёх домах, образующих подобие двора без особых границ и с большим количеством проходных участков. Большинство в плащах химзащиты, но часть в обычных пальто, зато все в противогазах и масках. В основном со звёздами на спинах. Здоровые, значит. Пусть и относительно. А теперь с сумками и котомками. С испуганными детьми, вцепившимися в руки матерей. И плачущая Сашенька в центре. А у её ног — Хуч. В красном круге на снегу. Сколько там того снега. И сколько там того Хуча…
Бойцы, экипированные в чёрное, прикладами автоматов подгоняли толпу к автобусам. Но не все. Часть чёрных «космонавтов», с опущенными забралами шлёмов, рванула по подъездам.
Я отступил от окна. Время прятаться.
В темноте кладовки моя маскировка работала. Даже в свете фонаря я буду выглядеть невнятной тенью вещей, висевших на вешалке.
Лифт прогудел до десятого. Потом, спускаясь, останавливался через этаж. Кто-то вышел на моём.
По всему дому уже грохотали удары молотов или чем там вышибают двери. Начался обещанный слом, хотя, по сути, взлом. Забухали удары и на моём этаже, вперемежку с чьим-то тяжёлым дыханием — это вскрывают квартиру по соседству, понял я. А ведь там, в квартире, никто не живёт уже с полгода. Но дверь заперта. И она упорно противостояла напору.