От дождя ушла
От дождя ушла под ворота
(Не любила весенней возни!)…
Пудра. Скука. Зевок. Забота
Не промокнуть в весенние дни.
За воротами — грохот улиц…
Отступила к крутой стене
И взглянула, как ветры гнули
Ее спутницу-тень в окне.
Набегала вода, бросая
Эту тень от окна к окну…
На панели — девченка босая
Догоняла, смеясь, волну.
И с окна — под босые пятки —
Вдруг, сорвавшись, метнулась тень… —
— Та, что с ветром играла в прятки
Побежала в весенний день!
Этот мрак
Этот мрак, лохматый ветра́ми,
Протолкнет — туда — ледоход,
Где в небесную, тихую гавань
Принимает заря пароход.
И пойдут — одними путями, —
Расстилая в простор тишину,
Ледоход и зари пламя
В океане ловить волну.
Но волну, с кормы парохода,
За собой позовет капитан;
И разбитую грудь ледохода
Засосет золотой океан.
Мои песни подымут
Мои песни подымут снова
Эту удаль покатых плеч. — —
Отыщите такое слово,
Где бы мог я, как в гроб, залечь.
Упокойную петь над собою?
Над могилой трясти бородой?
Четверть века в глухом перебое
Еще бьется весенней водой!
Вот несу переносным грузом
Эту силу, что в кровь залегла.
Ты, считавшая вздохи Муза,
Видишь, — к небу летит зола!
Слышишь грохот воды весенней?
Четверть века гудит в набат.
Я не первый и не последний
В ком ломает себя судьба.
Я не слышу иного зова, —
Только тот, что бросаю — я.
Гнись, как радуга, сила слова
Над просторами — бытия!
Но пенье птиц
Мирьям В.
Но пенье птиц? Но солнце на тропинке?
Но перекличка радостных колес? — —
Тяжелый день, под небо выгнув спину,
Упав, примял встревоженный овес.
Но пенье птиц? Но сердце под рубашкой?
Молчи, молчи, осенняя трава! —
Вросла в любовь кудрявая ромашка,
В тоску вросли примятые слова.
И все вокруг — — и солнце над тропою,
И эхо слов, и слово — — все вокруг
Плывет в туман, чтоб там, за тишиною,
Начать со мной повторную игру.
От крыльца
От крыльца с резными петушками
До далеких степей за селами,
Я дорогу мостил шагами,
Бездорожье — песней веселою.
Уходя от тебя по́вечер,
Когда небо роняло облако,
Я с улыбкой Алеши Поповича
Под чужими стоял окнами.
Но когда деревянным голосом
Взрыл петух тишину ломкую, —
На меня золотым колосом
Указали лучи звонкие.
И петух на крыльце крашенном,
За упавшими в пыль тыквами,
Бросив крылья ко мне пашнями,
Мою ревность в груди выклевал.
Старый клен
Старый клен твои инициалы
Засосет разбухшею корой.
Кто поймет тревожные сигналы
Этих веток, певших над тобой?
Кто поймет, что корень перекручен,
Оттого, что я постичь не мог, —
Что дожди весенние — от тучи,
Что любовь — от боли и тревог?
Будет луч, распластанный о камень,
Ждать под небом дремлющей грозы, —
Чтобы клен, стареющий веками,
Мог познать любовные азы…
Подкралось к весенней заре окно
Подкралось к весенней заре окно.
Спросонок, — еще осторожно, —
искали лучи утонувшее дно
улыбки твоей тревожной.
Тревога не ждет. Но тревожная зыбь
не может на пруд опереться,
и крылья звенящей над ним стрекозы
не могут лучем согреться…
К чему же, за красным, оконным стеклом,
где борется вишня с сиренью,
стремится под небо — тугим ростком
над тишью — стрекоз гуденье?
Какими словами убьешь тишину?
И нужно ли тишь эту мучить,
чтоб, выбежав в сад, вот такую весну,
как эту, — — гонять по сучьям?..
Метнулись в зарю золотые межи.
С забора — лучи упали.
Не все ли равно, куда добежит
весна?.. — До души, до окна ли!..