Сильнее не скрывающихся вампиров опаснее были лишь те, кто прятали монстра внутри.
— Боль, — поморщившись, он выдрал пальцы из моей хватки, освобождая зудящий шрам, — я хочу есть, но не должен. Это сжигает меня и приносит удовлетворение. Эйфорию на грани смерти.
Медленно вдохнув, я невзначай провожу окровавленной ладонью около лица напарника, заставляя того вновь поморщиться.
— Хорошо, но ты голоден, а предстоит долгий путь. И, — сглотнув слюну, я отвожу взгляд, — ты не питаешься там, где останавливаешься. Ты зверски устал от этой боли, хоть и наслаждаешься ею.
Вампир хмурится, откидывая фотографию в сторону и нависая надо мной. Поставив руки по обе стороны моей головы, он наклоняется все ближе, а я парализована страхом. Лишь могу наблюдать, как верная смерть медленно надвигается, жадно проходясь взглядом по лицу. Он даже не касается, а я уже не могу дышать. Кажется, я умерла секунду назад. Нос дергается, сильнее вбирая в себя запах моей крови. Зажмурившись, внутренне сжимаюсь. И дергаюсь, когда влажный язык оставляет мокрую дорожку от моего подбородка до виска. Слышу, как шипит вампир.
Слизал кровь.
Ужас приподнимает самые тонкие волоски по всему телу, а тяжелый лед давит на меня, уничтожая изнутри.
— Моя еда с собой, — вампир резко отстраняется.
Со стоном принимая сидячее положение, я сжимаю пальцами виски, подбирая к груди ноги. Тело ноет, но все могло быть хуже. Вампир сидит дальше, прижимаясь головой к стене и закрыв глаза. Его лицо все еще перепачкано в моей крови.
Он тоже тяжело дышит в попытках вернуть контроль над телом.
Его лицо перекошено в напряженной маске. На нем так и застыла та самая эйфорическая боль, о которой говорил майор.
— Я должна была догадаться, — прочищая горло, шепчу я, — с ним два-три человека. Он кормится ими. В его заботы входит лишь, чем кормить их.
Держась за стенку, выпрямляюсь, хромая обратно в сторону кухни. Свалившись на уцелевший стул, с разочарованием смотрю на разлившееся пятно кофе на полу. Сложив губы трубочкой, медленно выдыхаю, и по моему мнению быстрым до звезд в глазах движением вытягиваю планшет из-под обломков. Прикусив кончик языка, открываю обычную карту, сверяясь с картинкой, и максимально приближаю. Лес у нас огромен, но как минимум рядом с ними должна быть вода.
Это, конечно, в том случае, если он не живет ни у кого из наших в доме. Такой вариант не исключен. Ведь «еда с собой» также может обозначать, что он знал этого жителя раньше и передвигался с ним. Но я не помнила никого новых за последние три дня. Поставив мысленно галочку поговорить с баб Клавой, притянув планшет ближе, я вглядывалась чуть ли не в каждое возможное дерево, что так плохо было прорисовано из-за не самого лучшего качества связи.
— Лес же прочесывали?
— Этот нереально охватить полностью и быть уверенным, что посмотрели действительно все, — не открывая глаз, хрипло ответил майор.
Кивнув, тяжело сглотнула слюну. Видимо, завтра все же выступят синяки, но мне простительно.
— Schatz, — голос вампира больно прошелся по нервам, заставляя вздрогнуть, — ты в порядке?
— В полном, — игнорируя мелькающие перед глазами круги, выдавила из себя я под смешок вампира.
— Жаль, schatz, — прошипел майор, а я нервно облизала губы, — нужно было приложить тебя сильнее. Чтобы больше в голову такая дрянь не лезла.
— Ты — хищник, — делая скриншоты заинтересовавших меня мест, спокойно сказала я, — вот и делай свою работу.
Глава 10
Четыре года назад
Тусклый свет в аудитории не давал хорошо рассмотреть следующего человека, поднявшего руку. Моргая, вновь опустила взгляд на листы, лежащие на трибуне. От тяжелого освещения буквы плыли перед глазами, а смесь запахов пота, туалетной воды и всеобщего презрения, что так и сочилось с высокомерных рож передо мной, давила похуже пресса.
Сейчас мне казалось, что моих родителей убили не вампиры, а вот это тупоголовое общество староверов-индюков. Зависшее было молчание тут же прервалось шепотом, перерастающим в гам. Хваленая военная дисциплина. Стоило чинам повыше оказаться за закрытыми дверьми, как вся дрянь полезла наружу.
Может быть, действительно я сказала нечто такое, что людей старой закалки выбило из себя. Но оставить сейчас все как есть было нельзя.
— Это — прорыв, — крикнула я, сжимая пальцами деревянный бортик трибуны, отчего острый его край тут же врезался в кожу, — и я не понимаю, почему вы этого не видите.