Выбрать главу

[24]

ПОД ПАРУСАМИ

 Летом 1921 года небольшой грузовой пароход «Субботник» пошел в Финляндию.

Океанский парусник «Лауристон» готовился к походу в Эстонию, в порт Таллин. Это были не обычные коммерческие рейсы. Им придавалось и большое политическое значение. Впервые за границу уходили с грузом суда под советским флагом.

Команды судов набирались и из гражданских, и из военных моряков — в то время большого различия между ними не делалось. Важно было создать крепкие, надежные экипажи. Особенно сложно было набрать команду на «Лауристон». Это был старинный океанский четырехмачтовый парусник-барк водоизмещением в 5000 тонн. Три его мачты — с прямыми парусами на реях, а кормовая, как говорят моряки, «сухая», без рей, несла косые паруса. Стальной гигант, купленный в Англии царским правительством для перевозки военных грузов, выглядел очень внушительно, хотя и безнадежно устарел. Он не имел машины и всецело зависел от ветра. С убранными парусами судно могло двигаться только с помощью буксира.

ШХУНА-БАРК «ЛАУРИСТОН» («ТОВАРИЩ»)

Гражданская война разбросала матросов, которые когда-то плавали на парусных судах, и теперь их пришлось искать по всей стране. Здесь были русские, эстонцы, финны, карелы. Несколько военморов взяли из нашего 1-го морского отряда Всевобуча. Капитаном назначили капитана дальнего плавания эстонца К. Андерсона, старшим помощником — латыша В. Спрогиса, помощником меня, а боцманом — финна коммуниста И. Урма. Всего нас набралось с полсотни человек, из них шесть или семь коммунистов и четыре комсомольца…

[25]

Помню, с каким трепетом и восторгом шел я по стенке торгового порта, у которой стоял красавец «Лауристон». Он сиял свежей краской. Корпус черный, надстройки — белые, мачты и реи — коричневые. Высоко поднятый огромный бушприт на носу придавал кораблю гордый и стремительный вид.

Капитан Андерсон поначалу отнесся ко мне недоверчиво: хоть и орден на груди, а все равно юнец. Переломный момент в наших отношениях наступил через несколько дней. Капитан собрался к своей семье на Лахту, а погода стояла неважная, дул свежий западный ветер Андерсон уже совсем было отказался от поездки, но я заверил, что сумею доставить его по назначению. С недоверием капитан садился в раскачивающийся вельбот, матросы быстро поставили паруса, я, беспрерывно лавируя, сумел преодолеть противный ветер и вывести вельбот из Морского канала. Через час-другой мы уже были у Лахты. Капитан на прощание крепко пожал мне руку.

— А моряк из вас ничего…

…Корабль тяжело осел — тысячи тонн рельсов принял он в свои трюмы. Оставались мелкие боцманские работы и приемка всех видов снабжения. До поздней ночи засиживался я за столом в каюте, изучая корабельную документацию. Поражали цифры: длина корабля по палубе 85 метров, ширина около 13 метров, осадка почти 6 метров. Он нес на своих высоченных стальных мачтах 25 парусов общей площадью более 2500 квадратных метров. В хороший ветер паруса спокойно двигали его двенадцатиузловым ходом (узел — мера скорости, равная одной миле — 1852 метрам в час). Реи — стальные бревна, на которых держатся паруса, достигали 20 метров в длину и весили до трех тонн каждая.

От всего корабля веяло стариной парусного флота. До этого я бывал на многих судах. Но на таком — впервые. Изумляла абсолютная тишина. Ни шипения пара, ни постукивания механизмов, ни гудения вентиляторов. В каютах горели свечи. В кают-компании над столами висели две большие керосиновые калильные лампы под зелеными абажурами. Ни отопления, ни водопровода…

Каюты командного состава помещались в корме, кубрики команды — в носу. На корме, на открытой площадке полуюта, стоял огромный, диаметром в человеческий рост, штурвал — рулевое колесо, сделанное из дорогого дерева

[26]

с резными украшениями. Тяжелые цепи от него шли к голове руля. Штурвал вертели двое здоровенных рулевых, но иногда и им силенок не хватало, и на выручку спешил вахтенный штурман. На большой волне штурвал и вовсе выходил из повиновения и грозил всех нас смахнуть за борт… В таких случаях приходилось срочно заводить тали — систему блоков и тросов.

На корабле было два становых адмиралтейских якоря, громоздких и тяжелых. Поднимали их вручную, как в далекую старину. В носовой части корабля — на баке — стоял массивный шпиль — вертикальный ворот с восемью длинными дубовыми рычагами-вымбовками, в которые впрягались по два человека. Якорь выбирался медленно-медленно. Пока его вытягивали, все шестнадцать матросов становились мокрыми от пота.

Мы много упражнялись в постановке и уборке парусов, но до самого Таллина так и не удалось прибегнуть к ним. В августе устойчиво дули западные, встречные для нас ветры. Чтобы преодолеть такой ветер, парусник должен двигаться галсами, зигзагом. А в ту пору в Финском заливе еще часто встречались мины, оставшиеся после империалистической и гражданской войн. Наши тральщики беспрерывно тралили фарватеры, но все же опасность была велика: мины нередко срывало с якорей и несло по воле волн. В таких условиях лавировать опасно. Суда могли следовать лишь строго по фарватеру. Поэтому шли мы по морю не под парусами, а на буксире «Ястреба» — бывшего военного судна. Дважды в районе острова Гогланд «Ястреб» давал тревожные гудки и кидался в сторону, а мимо проплывали рогатые, обросшие ракушками черные шары.

В Таллине нас сначала поставили на рейде. Беспрерывно прибывало к нам различное начальство буржуазной Эстонии. Еще бы, ведь пришел первый советский корабль! Придирчиво, помногу раз проверяли каждый документ, всматривались во все углы и не могли удержаться, чтобы не похвалить за безукоризненную чистоту. Нас, конечно, считали всех коммунистами и обязательно переодетыми комиссарами, задавали при этом самые нелепые вопросы, вроде того, правда ли, что в нашей стране все женщины национализированы…

На следующий день нам разрешили войти в порт. Начали поднимать якорь. Выбирали его добрый час. Нако-

[27]

нец показались из воды огромные лапы. И тут мы увидели, что якорь зацепил и поднял со дна толстый обросший илом канат. Старпом приказал мне спуститься за борт и разрубить его. Схватив пожарный топор, я перебрался через фальшборт и по контрфосам — распоркам внутри массивных звеньев якорной цепи, как по трапу, спустился на лапу якоря. Уже совсем было перерубил канат, как вдруг почувствовал, что лечу вниз. Послышался грохот. Через мгновение я уже был в воде. Инстинктивно спешу отплыть в сторону. Это и спасло меня. Промедли я мгновение — и оказался бы на дне, придавленный многотонной якорь-цепью.

Всплываю на поверхность. Вода теплая. Плавал я хорошо. По той же злополучной цепи быстро вскарабкался на палубу. Капитан, появившийся на баке, на эстонском языке вовсю разносил боцмана. Оказалось, боцман хотел чуть потравить якорь для облегчения моей работы. По его приказу два моряка откинули стопоры шпиля, тот неожиданно завертелся, разметал матросов, стоявших у вымбовок, и бешено крутился, пока якорь не лег на грунт. К счастью, никто не пострадал. А я стал героем дня и объектом дружеских шуток.

Разгружались мы медленно. А погрузка и вовсе затянулась. Целые дни я проводил в трюме, руководя укладкой мешков с мукой. Грузились своими силами, поставщики лишь подвозили мешки под наши стрелы.

Черепашьи темпы работ начинали надоедать. Капитан успокаивал: ничего, все в порядке. Он и секретарь партячейки часто отлучались в город, а вернувшись, запирались в каюте, подолгу о чем-то спорили.

Когда погрузка кончилась, нас снова вывели на рейд. Капитан и секретарь партячейки собрали коммунистов и комсомольцев. Тут-то и открылся секрет нашей неторопливой погрузки.

— Ребята, — обратился к нам капитан, — буржуазное правительство Эстонии приговорило к расстрелу шестерых коммунистов. Местная подпольная партийная организация пытается их спасти. Все подготовлено для побега из тюрьмы, но скрыться в городе очень трудно. Эстонские товарищи обращаются к нам за помощью. Как вы на это смотрите?