В тот же день я вторично вылетел в Сморгонь, но уже вместе с командиром 278-й истребительной авиадивизии полковником Орловым — именно его полкам предстояло как можно скорее сюда перебазироваться. Но если в первый раз с Самойловым мы долго ходили над аэродромом, отыскивая подходящий пятачок для посадки, то теперь наш неприхотливый связной У-2 приземлился без особых затруднений. Однако сажать на аэродром предстояло боевые истребители, да вдобавок не один полк, а всю дивизию, поэтому после тщательного осмотра летного поля я приказал Орлову связаться с местными жителями, уложить с их помощью срезанный дерн, чтобы к исходу дня можно было принять хотя бы 43-й истребительный авиаполк.
— А как с горючим? — спросил Орлов.
— Договорюсь, чтобы горючее доставили в бочках на транспортных Ли-2, — решил я. — Время не терпит.
— С местным населением, думаю, проблем не будет. Хотя, кроме женщин да стариков, наверняка никого не осталось. Но дерн к вечеру уложим и борозды заровняем, — заверил меня Орлов. — А вот где противник. — это вопрос!
— Где противник — я тоже не знаю, — сказал я. — Зато танки Обухова, насколько мне известно, где-то поблизости. В пятнадцати — двадцати километрах западнее Сморгони. Так что немцы сюда вряд ли сунутся.
К вечеру 43-й полк, а на другое утро и воя 278-я дивизия перебазировались на новое место. Кстати, аэродрому под Сморгонью суждено было впоследствии сыграть важную роль в операции по освобождению Вильнюса. Здесь после нас базировались штурмовики, а затем и бомбардировщики.
В эти дни и поступил из штаба 1-й воздушной армии тот самый приказ, который сперва озадачил, а затем заставил меня вспомнить, что «яки» наши «защищены» от снарядов вражеских зениток лишь перкалем да гнутой фанерой. В приказе значилось, что необходимо срочно подготовить эскадрилью истребителей Як-9д к боевому вылету на Инстербург и сбросить над вражеским городом бомбы и листовки, а также произвести один заход на штурмовку цели из пушек и пулеметов. Командарм подчеркивал, что задание имеет важное военно-политическое значение, а потому подготовка его и осуществление целиком ложатся на мою личную ответственность. Приказ был оформлен в письменном виде и заканчивался словами: «Вам лететь запрещается. Вылет завтра в 6.30. Об исполнении доложить немедленно после посадки».
— Да ведь это же в Восточной Пруссии! — удивился начальник политотдела Ананьев.
— Вот именно! От Сморгони до Инстербурга триста километров, — подтвердил я. — Потому и Як-9д. У него радиус действия — 330 километров. Да и запас горючего больше, чем у других истребителей.
— Все равно не хватит, — усомнился Нил Денисович. — Ведь это же у черта на куличках!
— Просчитаем профиль полета, и станет ясно, хватит или не хватит. В штабе армии, думается, не хуже нас с тобой арифметику знают… А листовки-то привезли?
— Только что. Едва в «виллисе» уместились.
— А ну неси, почитаем!
Пока Ананьев ходил за листовкой, я распорядился вызвать к себе в землянку начальника штаба, штурмана и главного инженера корпуса. А сам думал: чем все это объяснить? Мы же не бомбардировщики дальнего действия; истребители — фронтовая авиация, ее дело — войска прикрывать, а не листовки в глубоком вражеском тылу разбрасывать…
Но все мои сомнения моментально развеялись, едва я взглянул на листовку, которую положил передо мной на стол Ананьев. Набрана она была на немецком языке, и первая же жирно оттиснутая типографская строка гласила: «Истребители с красными звездами над Инстербургом!»
— Что скажешь, комиссар? — видя, что Ананьев тоже успел прочитать первые строки листовки, поинтересовался я. — И вправду, политика! И если не ошибаюсь, с дальним прицелом.
— Дальше не бывает, — убежденно подтвердил Ананьев. — Ведь что получается? Не бомбардировщики, а истребители достигают территории рейха! Так прямо в листовках и сказано.
— Остается лишь доставить их на место, — заключил зашедший за несколько минут до того в землянку полковник Кац. — Я начерно успел прикинуть: горючего туда и обратно хватит. В обрез, но хватит.
Расчеты, сделанные Сурковым совместно с штурманом, подтвердили, что если залить баки под пробку и если не будет ветра, то истребители, выполнив задание, только-только сумеют дотянуть до аэродрома.
— Ведущим эскадрильи назначить комэска Осадчиева, — подвел итоги я. — Бомбы мы с ним под Анапой сбрасывали. Убежден, что и с листовками справится.
— А как их, кстати, разбрасывать? — спохватился главный инженер. — На «яках» бомболюков нет. И бомбодержатели тоже будут заняты.
Я вопросительно взглянул на Ананьева.
— Что-нибудь придумаем, — заверил тот. — Пойду с людьми посоветуюсь.
Ананьев ушел. А мы еще раз тщательно продумали все детали боевого задания. На взлетной полосе «яки» встают в линию, баки дозаправляют тут же на полосе, взлетают с места и собираются в группу не над аэродромом, а прямо на маршруте, чтобы не жечь лишнего горючего. Идут на наиболее экономичном режиме, а при подлете к цели заходят на Инстербург с севера, чтобы окончательно сбить с толку вражеских зенитчиков. Затем пологое пикирование до высоты 500 метров, бомбовый удар, штурмовка до последнего снаряда в стволе, сброс листовок на выходе из атаки — и уже налегке назад, домой.
— А если на обратном пути к ним «мессеры» или «фокке-вульфы» прицепятся? Чем отстреливаться будут? — озабоченно поинтересовался полковник Кац.
— Вышлем навстречу группу «яков» прикрытия, — сказал я. — Настолько далеко, насколько хватит боевого радиуса полета. Они же и в сторону Инстербурга проводят. Время и входные и выходные ворота заранее согласуем.