А вскоре мне вновь довелось убедиться в дальновидности и прозорливости своего командующего.
Не прошло и недели после нашего разговора, как из штаба армии поступила телефонограмма за подписью Руденко, в которой сообщалось, что наши материалы рассмотрены в Москве и одобрены. Подобной оперативности я не ожидал. Она, с моей точки зрения, лишний раз подтвердила своевременность того, что мы затеяли, и мы с Сурковым немедля приступили к переводу на новое горючее всего корпуса.
Руденко, кстати сказать, не забыл и о другом своем обещании. Когда тренировочные полеты были развернуты в полном масштабе, командующий в одно, как говорится, прекрасное утро самолично прибыл на полигон. Приехал внезапно, без предупреждения, видно, рассчитывал застать врасплох. Но я был даже рад этому: скрывать нам нечего. Тем более что стрельбы по наземным и воздушным мишеням мы давно отладили, и проходили они теперь без сучка без задоринки.
Руденко ни о чем не расспрашивал. Смотрел, сопоставлял, делал выводы. Да и что объяснять — все и так на виду. А глаз у командующего цепкий, ни единой мелочи не упустит. И как бы в подтверждение тому Руденко, наблюдая за маневрами, после того как два «яка» отстрелялись по мишеням, которые тащил истребитель-буксировщик, сказал именно то, чего я от него втайне ждал.
— А почему у тебя конуса не рвутся? При таких скоростях должны бы. Материал-то на них, знаю, жиденький — из такой не мишени, а балерин обшивать.
— Они и рвались, товарищ генерал, — подтвердил я. — Так и думал, что заметите. А теперь не рвутся, переодели мы наши конусы: такую ткань для них на старых немецких складах разыскали — износу нет! Сами же немцы и помогли.
— Вот что я тебе скажу, Савицкий! — отпустив взглядом пошедший на посадку буксировщик, повернулся ко мне Руденко. — Устроим-ка мы у тебя на полигоне показательные занятия. Соберем командиров корпусов, дивизий. В порядке, так сказать, обмена опытом. Не возражаешь?..
Я бы, может, и возражал, да должность не позволяла. Совесть вроде бы — тоже. Хотя, честно говоря, нетрудно было догадаться, чем такие показательные занятия могут кончиться. Делиться придется не столько опытом, сколько самим полигоном. Бесхозные торфяные разработки на каждом шагу не попадаются…
Так оно все и получилось.
Гости себя ждать не заставили. В один из погожих осенних дней на полигон к нам нагрянула чуть ли не вся 16-я воздушная армия. Во всяком случае, командиры ее корпусов и дивизий прибыли все до единого.
Приехал и командующий. А дальше все пошло, как я и предполагал. Буксировку конусов истребителями все приняли спокойно. Тканью, правда, заинтересовались — где взял? Окраска пуль эмоций тоже не вызвала — и сами умеем, было бы во что стрелять! Зато узкоколейка с несущимися по рельсам вагонетками стала поводом для бурной дискуссии — придумали, дескать, здорово, слов нет! Только, где ж таких узкоколеек на всех напастись?..
Заключительное слово сказал Руденко:
— Значит, сделаем так. Готовь документацию по методике буксировки воздушных мишеней — раз. Инструкции по использованию наземных движущихся целей — два. Ну и сам понимаешь, график совместной работы на полигоне. Полигон такой пока один, а стрельбы проводить надо всем. Вопросы есть?
Вопросов у меня не было. Я и сам понимал, что решение справедливое. В армии не существует понятий «твое» и «мое», есть понятие — «наше». Не говорят также «мое право», говорят «мой долг», «моя обязанность». И я в данных обстоятельствах видел свой долг и свою обязанность именно такими, какими их сформулировал командующий. Хотя, конечно, с полигоном, точнее, с монопольным владением на него расставаться было немного жаль.
На переживания, впрочем, времени не оставалось. Эффективность стрельб, как и ожидалось, пошла в гору, но одним этим, понятно, дело не исчерпывалось. Сложный, многоплановый процесс учебно-боевой подготовки, включавший в себя самые различные аспекты, по-прежнему требовал к себе неослабного внимания. Приходилось во многом полагаться на собственные силы и здравый смысл.
И вот вскоре состоялась военно-научная конференция по результатам Висло-Одерской и Берлинской операций, которая многим из нас дала новый заряд сил, свежие импульсы.
Конференция длилась несколько дней. Со вступительным докладом выступил генерал М. С. Малинин — задал основной тон. Вслед за ним на трибуну поднимались командующие армиями, командиры корпусов и дивизий, военные специалисты различных родов войск. Довелось поделиться своими мыслями и мне. Я делился опытом прикрытия танковых армий, вводимых в прорыв, рассказывал, как обеспечивалось базирование корпуса вместе с танковыми частями далеко от наступающих вслед наземных войск.
— А танкисты охраняли вас на аэродромах? — спросил сидевший в президиуме Жуков.
— Да, — ответил я. — Очень надежно.
Многие доклады и рефераты той памятной военно-научной конференции вызвали оживленные обсуждения, плодотворные дискуссии. Конференция во многом углубила и обогатила наше мышление, наметила перспективы, выдвинула новые задачи.
Спустя годы этому памятному мероприятию один военный журнал посвятил специальный выпуск — к 40-летию Великой Победы. А тогда, вернувшись в корпус, я провел совещание с командным составом соединения, на котором мы обсудили планы ближайшей работы. Совещание оказалось плодотворным. На нем было высказано немало дельных предложений. Предложил кое-что новое и я. В основном мои планы касались процесса дальнейшего совершенствования учебно-боевой подготовки летного состава. Но сбыться им предстояло уже без меня.
В судьбу мою — в который раз! — властно вторгся его величество случай.
Не помню зачем, но мне понадобилось в то утро срочно вылететь в Бранденбург. Мой Як-3, на котором я прежде воевал, а теперь летал в служебные командировки, стоял с заправленными баками на аэродроме Дальгов. Взлетел и вижу: летит мне наперерез английский истребитель. Я насторожился. Жду, что будет делать. А он покачал крыльями — и в атаку!