Выпускники — артисты Алексей Баталов, Андрей Попов, Александр Ширвиндт, Мария Миронова, Никита Михалков (школа № 25), Геннадий Хазанов (школа № 25).
Ученики и выпускники — физики (академики): Андрей Дмитриевич Сахаров, Андрей Александрович Коломенский и первый золотой медалист СССР Евгений Дмитриевич Щукин.
Выпускники — спортсмены (чемпионы СССР): боксер Виктор Григорьевич Степанов, бегун Игорь Сергеевич Ильин, ватерполист Георгий Петрович Мшвенирадзе.
Выпускники — известные личности: Андрей Козырев, «королева красоты» Маша Калинина, скульптор Даниэль Митлянский, языковед Александр Реформатский и его соученик Тимофеев-Ресовский («Зубр»),
Дети политических и общественных деятелей страны: наркома Кагановича, министра финансов Зверева, 1-го секретаря ЦК Щербакова, секретаря Сталина Шкирятова, Ворошилова, Хрущёва, Николая Бухарина, Гамарника, Уборевича, Светлана Сталина (проходила практику), сын академика Зелинского (Андрей), дочь Есенина, дети Евстигнеева, Михаила Державина».
Но в богатой истории этой школы с именем Виктора Полякова связано только то время, когда она из женской гимназии стала «Единой трудовой опытно-показательной школой № 3 имени Карла Маркса», а произошло это в 1921 году по декрету А. В. Луначарского.
Двадцатые годы — время экспериментов, так называемой кабинетной системы обучения, а после — в 1930–1931 годах — исчезновение этих методик, введение общей и единой системы обучения.
В 1934-м школа была переименована и переформирована.
Здание было перестроено в шестидесятые годы, многое там изменилось, а досужий москвич знает его по трагическому памятнику ушедшим на войну школьникам и учителям: на углу здания, чуть выше человеческого роста, укреплена плита с четырьмя мальчишескими фигурами. За спиной у них винтовки с гигантскими штыками, будто бы настоящими.
Но война ещё вторгнется в наше повествование, а пока, в середине двадцатых, толпа мальчишек и девчонок входит поутру в здание бывшей гимназии.
Снова предоставим слово Н. П. Садковичу: «После революции гимназия стала школой смешанной, государственной, вначале 9-летнего, а позднее 7-летнего образования. В школе было до 17 групп и 630 учеников. Группами назвали классы, а первоклассников назвали учениками первой группы».
Помимо основной учебы в школе было много интересного. Шли занятия драматического, литературного и астрономического кружков. Проходили вечера, посвященные памятным датам. Издавались журналы классов: литературный, а также юмористические-сатирические («Кривое зеркало», «Колючка»)»{13}.
Заведовал школой тогда Александр Алексеевич Фортунатов (1884–1949) — педагог и историк. Директор школы прожил жизнь бурную и стремительную. Он окончил Московский университет, где учился у А. А. Кизеветгера и Р. Ю. Виппера, стал преподавателем на кафедре всеобщей истории, а за три года до рождения нашего героя — приват-доцентом.
Отец его, Алексей Фёдорович Фортунатов (1856–1925), был человеком знаменитым, профессором Сельскохозяйственной академии.
Знаменитый профессор славен в кругах московской интеллигенции, до семьи Поляковых доходят его слова, сказанные им с кафедры: «Если ставится ребром вопрос: «Знать или понимать?» — следует ответить: «И знать, и понимать». Но если вы спросите, что важнее для научной школы — приобретать знания или учиться понимать, я не затруднился бы ответить во втором смысле… Ловите дорогое время! Не откладывайте исполнение научных исследований по вашей собственной инициативе!»
Всё это даёт понимание смешанного запаха московской школы, куда по утрам торопится мальчик по фамилии Поляков, в этом запахе сочетаются жёсткость старого времени, неистреблённый гимназический порядок и запахи железа и машинного масла. Школа экспериментальная, в этом дань новому времени, в ней запах рабочего цеха мешается с запахами чернил и бумаги. Да, звучат страстные монологи на любительских спектаклях, но фоном к ним — визг напильников в школьных мастерских.
Там, в школе, он познакомится с мальчиком Володей, что станет его другом на всю жизнь. Товарищ по парте Володя, Владимир Яковлевич Козлов, станет потом известным математиком, членом-корреспондентом АН СССР в 1966-м, лауреатом премий и званий. Ну и партнёром по шахматам будущего министра автомобильной промышленности.
А пока все равны — все школьники, все решают одни и те же задачи. Пока жизнь мальчиков отдельна от политики, а в стране закипает борьба фракций: троцкисты воюют со сторонниками Сталина. Ещё ничего не решено, но теперь прогулки на ноябрьские праздники уже не столь благостны.
В 27-м напротив Манежа, в том доме, где была приёмная всесоюзного старосты Калинина, вывесили гигантский портрет Троцкого. С балкона кричит что-то неразличимое Зиновьев, а портрет уже стаскивают крючьями. Из маленького скверика вываливается толпа сторонников опального вождя, они поют «Интернационал», и неясно, кто прав, на чьей стороне сила. На улицах идёт драка, а в десяти минутах ходьбы, в арбатских переулках, — тишина. Витя Поляков сидит, склонившись над учебниками. Ему говорят — твоё дело учиться, и мать его, учительница, знает цену знаниям.
А в школе старшеклассники чуть не дерутся в коридорах. Одни называют других предателями, те кричат «Нэпманы! Оппортунисты!», а у Вити в тетради вода льётся по двум трубам в бассейн и чертятся треугольники с медианами и биссектрисами. Он — староста класса. Его дело учёт и контроль, распределение дежурств, правила и порядок. Точная наука, организация учёбы — вот что начинает определять его характер, который складывается медленно, но верно. Мальчик хочет быть нужным стране, а страна пока смотрит только на его социальное происхождение.
На фотографиях того времени — обычная размытость, мягкие линии. Лица кажутся другими, чем те, что будут жить на фотографиях в последующие десятилетия. Мальчик строг и подтянут, он — дань прошлому — в галстуке. Потом школьная строгость сменится распахнутым воротом рубашки. Но это будет потом, когда школьное время закончится. Пока всё строго — и почти по-старому, грохот школьного звонка, слышный отовсюду. Но в окна школы рвётся история — газеты говорят о рабочей помощи, войне в Китае и кризисе в Америке. Троцкий в опале, но мировая революция, о которой он кричал на митингах, кажется близкой.
Во время той самой Великой депрессии не только Америка, но и европейские страны начали поставлять СССР станки и другое оборудование. Но только беда в том, что эти закупки не были предусмотрены в пятилетием плане — денег на них не было, и государство раз за разом выпускает займы, раскручивает печатный станок. Начинается инфляция, от которой было избавились в середине двадцатых. В 1927 году отменили «сухой закон» и из магазинов потащили водку-«рыковку», по имени советского предсовнаркома. Страна затягивает пояс — и вот уже шелестят по Москве слухи, заползают длинным языком на коммунальную кухню. Говорят, что продано пол-Эрмитажа, вся Третьяковка и золото Кремля. Про Кремль не проверишь, а в Третьяковской галерее Поляковы действительно видят тени, оставленные на стенах исчезнувшими картинами.
Комсомольцы в школе яростно спорят на собраниях — о той войне, что начнётся вот-вот, не в этом, так в следующем году. Картины давно никому не нужны — всё сделает фотография, нужны машины, стране нужна оборонная промышленность…
«Товарищ Сталин сказал, что «задержать темпы — значит отстать… Мы отстали от передовых стран на 50—100 лет. Мы должны пробежать это расстояние в десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут» — вот что говорят на политинформациях.
Юноша Поляков пока не вмешивается в эти разговоры — у него иной вес, и происхождение у него не то.
Размышляя об обстоятельствах формирования характера своего руководителя, Евгений Артёмович Башинджагян высказал предположение особого рода: «Конечно, велико значение семьи, домашнего воспитания. И естественно, окружения, среды, в которой формируется человек как личность. Период формирования Полякова охватил время, не допускавшее полутонов ни в чём, и это обстоятельство, как мне кажется, полностью сформировало его жизненные правила, концепцию, которой он следовал всю жизнь. Она предполагала определённое, сознательное упрощение логики, диктующей отправные действия, которые в конечном счете можно было бы свести к далеко не всегда эффективной формуле «требуй невозможного — получишь максимум». И он требовал, требовал жёстко, не считаясь ни с какими субъективными факторами, нюансами, определяющими состояние, возможности, способности исполнителя, руководствуясь только одним — требующимся конечным положительным результатом. При этом не щадя не только исполнителя, но и себя самого, руководствуясь забываемой многими истиной «всё, что не закончено, — не сделано». Действуя без малейшей фальши, с исключительной честностью и бескорыстием. Он жил и работал в то время, когда перечить руководству, как и в наше время, было чревато многими неприятностями, высокая же дисциплинированность была одним из его отличительных качеств, способствующих карьерному росту. В этой связи, следуя своему опыту, он от возможных осложнений в высоких сферах при малейшей возможности дистанцировался, отдаваясь полностью работе, являя собой пример отношения к решению стоящих проблем по флагманской формуле-сигналу «Делай как я»{14}.