Про Артек знали все дети. Это была сказка наяву у самого Черного моря, у подножья Аю-Дага, на родине моей бабушки, в Крыму, где я никогда не была.
Зависть впервые в жизни черным крылом накрыла мою детскую душу, но задрожавшими губами, с глазами, полными слез, я пожелала Гуле счастливого пути.
А по радио «Пионерская зорька» радостно сообщала, что самые достойные ребята, отличники, в этом году снова отправятся в волшебную страну пионеров — Артек.
Алеша
Ребята с нашего двора были большими выдумщиками. Все лето мы изобретали разные игры и развлечения. Это были и традиционные казаки-разбойники, и волейбол, и вышибалы, и прятки, и классики, и дочки-матери. А еще мы играли в трех мушкетеров, в индейцев, в привидения. Но самым любимым было строительство шалаша.
При огромном количестве деревьев во дворе, опавших веток всегда хватало. Шалаш мы могли строить целый день с утра до ночи.
Единственно, чего, верней кого, мы опасались, начиная стройку, — это Алешу.
Остроносый, очень худой, с глазами-пуговками, он, как бес, налетал на нас в разгар строительства и ломал всю нашу «архитектуру».
Спасу от него не было, так как он всегда заставал нас врасплох.
И вот однажды Оля — наш голубоглазый ангел в белых кудряшках, завидев Леху, вдруг сказала: «Алешенька, давай я тебя поцелую, а ты больше ничего не будешь ломать».
И странно, он не только согласился, но и не стал больше ничего ломать. А когда вырос, то окончил строительный институт и работал на БАМе. Была такая всесоюзная стройка.
Неужели одного поцелуя достаточно, чтобы человек превратился из разрушителя в созидателя?
Витя и Саша
В городе моего детства стоял такой благодатный климат, что окна и балконы были открыты настежь с ранней весны до поздней осени, из них вылетают с паром и жаром разные запахи: шурпы, которую почти каждый день варила саулешина мама; борща, над которым хлопотала тетя Зоя; плова с зерой, барбарисом и бараниной, над которым колдовал дядя Толгат; или просто кипяченого молока, которое каждый день пил дядя Паша, борясь с язвой желудка.
Из этих распахнутых окон с гуляющими занавесками доносились и разные звуки: гаммы, выводимые несмелыми олечкиными пальчиками, русское народное пенье тети Нади, иногда брань, не помню кого.
Но самые громкие звуки извергал на весь двор катушечный магнитофон братьев, Вити и Саши. «Кен бай ми лаав…» неслась непривычная тогда еще английская песня «битлов» над садами казахской столицы.
Эти братья, столь продвинутые в современном роке, были обожаемы всеми девчонками нашего двора. Но так случилось, что оба они влюбились в одну девочку Таню.
Они наперебой катали ее на велосипеде, приглашали в кино. Вите было шестнадцать лет, Саше, как и Тане, четырнадцать.
А Таня… Таня бредила горами.
Таня
Моя подруга Танечка, четырнадцатилетняя, тоненькая, голубоглазая блондинка, единственная дочь тети Зои, была на пять лет меня старше. Конечно, я тоже хотела быть альпинисткой, как она.
Однажды мама прибежала с работы среди дня. Другие соседи тоже. Все плакали, говорили, что Таня погибла в горах. Я села на диван и ни за что не хотела с него вставать.
Потом мама меня уговорила, и мы поехали покупать Тане платье в гроб. Ничего подходящего не было. Тогда мама в салоне для молодоженов купила кружевное белое платье невесты и венок.
Так в этом наряде я Таню и запомнила. Красивую, взрослую, спящую царевну.
Надя
Надя жила в соседнем доме. Мы познакомились с ней, когда нам было по шесть лет. И сразу между нами установилась какая-то астральная связь.
Стоило мне подумать, сидя у себя дома: «Хорошо бы выйти во двор, а там Надя с куклой и коляской», и точно! Я выходила, а Надя — во дворе.
Однажды мы с ней были вместе в пионерском лагере. Лагерь — очень хороший. Высоко в горах. На территории самый настоящий зоопарк, с газелями и медвежатами. Пионервожатые с нами постоянно занимались. То КВН проведут, то конкурс песни устроят.
Но детям двенадцати-тринадцати лет хотелось и иных развлечений.