Блины он любил. Это знали. И, казалось, никто не усомнится в его словах, но Игорь, вытянувшийся за лето и давно заметивший на себе настороженные взгляды сверстниц, возразил веско, хотя и без напора:
— Этим их можно только напугать. Не все такие.
— Брось ты! — напирал Колька. — Будешь цацкаться с ними, скорее напугаешь.
— Ха! — усмехнулся Славка и быстро добавил. — Ты видел, как тетя Нина вчера дядю Петю мутузила? Такую и не обхватишь. Как врежет! Она, может, и горячая, только и руки у нее дай боже!
Его выслушали молча. Он был на два года моложе спорщиков и, конечно же, серьезных доводов пока привести не мог. Но Колька все же ответил ему:
— Эх, Славка! Да у них столько слабых мест есть!
— Ну и что? — не понял Славка.
— А то! Нужно только тыкнуть ее разочек вот сюда, например. Она сразу, как лягушка, и все.
— А зачем тебе лягушка? — удивился Васька, до этого молча ковырявший глину на кирпичах у окна.
— Не нужна мне никакая лягушка! А это чтобы не дралась.
— Куда? Вот сюда? — уточнил Славка, в сомнении тыкая себя в грудную клетку.
— В грудь, понимаешь! — бравировал Колька. — В левую или в правую. И если она у нее большая, ей же хуже. Точняк. Проверено. Мне братан говорил.
Ему доставляли огромное удовольствие разные истории, он уже открыл рот, чтобы рассказать очередную байку, но тут дверь распахнулась, и в комнату ввалились Ленька, Толик и Женька, которых так не хватало.
— Ну что, как вчера? — крикнул Ленька сходу. — Мы на втором, вы на первом?
— Ага!! — вздрогнули стены последней и потому особенно ценной стройки на поселке, и разнеслось по этажам лихое эхо.
Увлекшись игрой, Славка слишком поздно разобрал крики убегающих со стройки друзей: «Атас, сторожиха!»
Он кинулся было в подъездную дверь, но поздно: грозный сторож, тетя Варя, уже перегородила ее своим мощным телом. Отшатнувшись, Славка рванулся в первую попавшуюся дверь. Открыта! Здорово!
Но это, оказывается, был склад: какие-то доски, оконные и дверные рамы высились до потолка, а на окнах чернели железные решетки. Славка зубами бы их перегрыз, он согласился бы стать воробьем, лишь бы вырваться отсюда, но вдруг дверь склада свирепо скрипнула, и он увидел перед собой злую тетю. Он знал ее. Это была мама одной пятиклассницы-отличницы. Он также знал, что она обязательно наябедничает — такая уж натура у нее была вредная.
«Растолстела, — подумал он, выискивая хоть какую-нибудь щель, в которую можно бы было проскользнуть. — Такие, наверное, и должны быть сторожихами. У, толстая!»
— Что глаза пялишь? — злилась сторожиха. — Хамье! Отведу тебя в милицию, а там разбирайтесь, как хотите.
— А что я такого сделал? — пролепетал Славка, надеясь разжалобить тетя Варю, но, вспомнив, что она обычно ходит со своей дочкой, тут же умолк.
— Хоть бы молчал, наглец! — не поняла она его душевных мук. — Всю стройку разбазарили. Стекла, вон, сто раз вставляли.
— Я, что ли, виноват? — осмелел Славка и дерзко осмотрел большеголовые груди ее, одетые в красную кофту.
— Еще огрызается! — оскорбилась тетя Варя. — Вот я все матери-то скажу. Учился бы лучше.
Она, властная и решительная, продолжала ругать его, а он, вспомнив Колькины слова, стоял, не отрывая глаз от красной кофты, и думал: «Спокойно. Он же сказал, что проверено. Нужно только ударить ее в грудь, и путь свободен. А если там ее девчонка будет, ее я просто отодвину!»
План созрел. Но какие-то неясные сомнения мешали его осуществлению. Тетя Варя все гудела о безобразиях на стройке. Время шло. Славка решался.
На улице кто-то протопал по дождю, поторапливая его.
Путаясь в сомнениях, он стал искать у тети Вари грудь, обязательно левую. Но разволновался. И ударил наобум.
Его рука, воткнувшись во что-то нежное, отпрыгнула назад и, на секунду зависнув в воздухе, упала. Тетя Варя как-то по-девчачьи ойкнула и затихла. Он испугался, посмотрел ей в глаза. Они, огромные, синие, застыли в удивлении и страхе. Нижняя губа ее мелко вздрагивала.
Славка сморщился, пытаясь вспомнить что-то спасительное из спора друзей, но тети Варины глаза сбивали его с мыслей. Она несколько минут боролась с болью, потом молча шагнула назад и прикрыла рукой дочь, стоявшую за спиной.
Этот жест перепуганной сторожихи, ужас в глазах ее еще больше озадачили драчуна. Не решаясь сдвинуться с места, он стоял перед ними и ждал, когда же она опустит руку, когда начнет ругать его, когда поведет к мамке, а хоть даже и в милицию. Но тетя Варя руки не опустила, а лишь моргнула большими глазами, переведя дух. Дочь ее, не зная, что между ними произошло, удивленно смотрела на маму: мол, чего ты? Но мама молчала.
И Славка медленно пошел со склада, со стройки.
Грязная осень разбрасывала мелкий дождик по жирной земле. Друзья гудели у Кольки в подъезде. Но он туда не пошел. Ему хотелось домой, к маме.
Дома были вкусные пироги. Он жадно ел их, запивая чаем, и ждал тетю Варю. Ждал и надеялся, что она придет.
Но тетя Варя не пришла.
Не пришла она ни вечером, ни через неделю, ни через месяц. Уже зима гуляла по поселку, а ее все не было и не было. Славка боялся рассказывать маме про свой удар, про тети Варины глаза, про страх в них. Больше рассказывать о делах своих было некому, и он старался не встречать на пути своем тетю Варю и ее дочь — круглую отличницу.
Через год, получив где-то однокомнатную квартиру, тетя Варя переехала с Жилпоселка, и одной заботой у него стало меньше.
Белое танго на белой реке
Пришли холодные майские дни, шумные. Шумели листья на деревьях и белые платья вишен и яблонь, шумел над рекой ветер, будто воду всю выпить хотел Рожайкину, горлопанили люди — глотки не жалели. Тихо вели себя лишь трава коротконогая да одуванчики — майские веснушки, расплодившиеся в полях и оврагах, на свалках и у амбаров, возле старого комбайна и на уставших стенах церкви.
Невеста сидела в белом и была вся в веснушках. Много веснушек, майская невеста. Первая Славкина невеста, он первый раз на свадьбу попал и так близко, как учительницу в классе, видел невесту. Ничего себе, настоящая. То сидит-молчит, как одуванчик, глаза боится поднять сильно голубые, то как схватит жениха в охапку и ну его мять под громоподобное «Горько!»
Славка сидел рядом с Ленькой, по школьному — на «Камчатке», на дальнем от невесты конце стола. «Братан мой, сменщик, — говорил всем Ленька, показывая на Славку и толкая его в бок. — Ешь больше, а то баян не удержишь». А после очередного тоста поднимался и орал со всеми «Горько!» Раз сто крикнули люди, пока невесте не надоело мять жениха веснушчатыми руками.
Сменщику сначала было интересно, и салат перед ним стоял мировой, в жизни он такого салата не ел. Но вскоре и невеста ему наскучила, и салат, и морс, которого он выпил, если посчитать все «горько», около ведра. Тяжко было Славке, живот отвис, как у мелкой рыбки-пузухи, в глазах туман от салатовой сытости и вареной колбасы, и, главное, в чиру с местными пацанами очень хотелось ему сыграть. А Ленька то и дело ему на ухо: «Не умотай, смотри, игрок хренов».
Вдруг какая-то тетка крикнула нараспев:
И резво махнула рукой:
— Плясать хочу!
«Кондиция номер один», — шепнул Ленька, подхватил из-за спины баян и на всякий случай спросил у тамады:
— Песню для разгона или как?
— «Цыганочку», Леха!
Ленька поднялся, поправил лямки и, пропуская свадебный люд, выдал заход с такими вариациями, что тамада, крупный рыжий дядька (он невесте дядей был), крикнул раскатисто:
— О, шпарит!
Все вылетели на улицу. Вышел и Славка, встал позади Леньки в ожидании кондиции номер пять, вздохнул: пацанов разогнали местных. А ему так хотелось сыграть. У него в последнее время пруха на денежные игры пошла. В расшибалку, чиру, бебе, пристеночку, чет-нечет он выиграл целых пять рублей, полтайника медяками набиты, не понятно, что с ними делать.