Баба Тоня говорит, что я другой, и все время повторяет: «Бедный, бедный мой Каро». А чего это я бедный? У меня больше, чем у всех, конфет, и одет я не хуже. Только в каждый класс я хожу по два года, но Машка говорит, это хорошо, нечего мне делать в ее восьмом. То есть жаловаться не на что. Разве что в детский дом на Новый год приходил Дед Мороз, а в интернат почему-то — нет. Наверное, у него просто заканчиваются подарки и он уже не может нам их дарить и ему стыдно. Может, поэтому у него такие красные щеки? Как думаете? Мне очень интересно, что вы скажете.
Я люблю разговаривать. Но, кроме Машки и бабы Тони, со мной почему-то никто не любит говорить. Дурачком называют. А чем они лучше? Лешка из седьмого смеется всегда, а Мишка и того лучше — на пол падает. Странные они… А Машка… Машка хорошая. Только плачет часто. Ну и пусть плачет, слезы ведь тоже хотят гулять, нельзя их держать в себе. Я тоже плачу, когда с мамой разговариваю. Встречаемся каждый день, в пять вечера на небе. Баба Тоня рассказала мне: моя мама там и ей хорошо. Вокруг нее ангелы. Они не дают ей болеть. Я рад, что мама там. Начинается зима, и она обязательно бы простудилась. Сегодня, когда я залез на высокую лестницу к маме, она зачем-то кинула в меня снегом. Завтра обязательно расскажу об этом Машке. Она тоже любит мою маму. Иногда мы забираемся на лестницу вместе. А после она говорит, что ей меня очень жалко. Что значит жалко? Мне на улице собак жалко. Зачем люди дают им свободу и отпускают навсегда? Потом они переворачивают наш зеленый бак, который дядя Матвей каждое утро ставит на место. Но я же не собака, а человек. Или вот бабушку жалко, которая каждое утро проходит мимо нашего забора с сеткой, в которой буханка хлеба и молоко. А ведь она, наверное, хочет и конфет… Я решил, что когда соберу целый пакет их, то подарю ей.
Этих всех жалко, собак и бабушку. Меня же зачем жалеть? Я много раз просил Машку меня не жалеть; она обижалась, краснела и убегала. Баба Тоня как-то увидела ее бегущей по коридору всю в слезах и спросила, за что я ее обидел.
— Всего лишь велел, — говорю, — не жалеть меня.
— Глупый, так ведь она любит тебя.
— Любит?
— Жалеть значит любить.
Я долго думал над словами бабы Тони. Выходит, если я люблю маму, значит мне ее жалко? Но моя мама счастливая. За что ее жалеть? Кажется, я никогда не смогу это понять. Любит ведь кошка своего котенка, которого везде за собой носит и которая отдаст ему последний кусок, хоть и сама хочет есть? Мама меня любит. Потому что носила меня, кормила, пока я не родился. А это что за любовь такая — жалость?
После свидания с мамой я всегда иду играть на баяне. У нас есть специальный музыкальный кружок, но на баян почему-то хожу я один. Наверное, все просто не понимают, как вслепую можно играть левой рукой. Ты не можешь видеть кнопки, не можешь чувствовать. Их можно лишь услышать. У меня пока плохо получается. Никак не могу понять, как можно играть двумя руками на разных клавиатурах.
— Каро, ты с кем говоришь?
— Дядя Матвей, не мешайте, видите, я разговариваю?
— Да с кем же ты говоришь, чудной? Здесь же нет никого. Только окна.
— И что? Зато они всегда меня слушают.
Странный старик. Каждую ночь ходит по коридорам, бубня себе что-то под нос. Поговаривают, он живет совсем один. У него взрослая дочь, но она бросила его и уехала в другой город. С тех пор дядя Матвей всем говорит, что у него нет детей. Но я уверен, что в нем осталась память о дочери… Наверное, устали слушать меня. Да? У вас вот еще сколько дел: успеть замерзнуть и растопить снег, принять с утра в гости солнце, а к этому надо приготовиться. Спокойной ночи!
Глава II
Мама
— Почему ты плачешь?
— Жалею тебя.
— Любишь, значит?
…
Сегодня я больше не видел Машку. Она снова убежала. Зато баба Тоня принесла одеяло, и я могу не волноваться, что снова встречусь с холодом. Он мне не нравится. Каждую ночь он садится рядом со мной на кровать и молчит. А я хочу с ним поговорить. Но то ли он злится, то ли сам по себе такой, мне становится холодней и холодней. Я убегаю. Быть может, мы не подружимся никогда. Жаль… А сейчас мне нужно к маме. Но забираться на лестницу становится все тяжелее. Я не надеваю рукавиц, ведь мой путь должен быть нелегким, — так баба Тоня говорит. И я терплю; с болью отрываю примерзшие пальцы. Но я рад. Мама будет улыбаться. Вы бы только видели, как она улыбается. Из облаков она рисует свою улыбку, такую, что даже собаки так не улыбаются. Видели, как они улыбаются? Я всегда плачу, когда вижу. Кажется, они хотят заплакать, но сдерживают слезы, оттого и улыбка.