И вот я опять брожу по улицам города. И вижу тревожные, утомленные лица и лица, не выражающие ничего. Это даже странно, что бывают такие глаза. Глаза сру…ей собаки во сто крат выразительнее, чем эти – девственно хрустальные, не потревоженные мыслью, прозрачные как родниковая вода. Я видел такие глаза у одной женщины в будке зимой. Уже вечерело, она была в телогрейке, голова закутана платком, и свет фонаря освещал ее. Целый день она вдыхала прихваченное морозцем амбре и от этого глаза ее остекленели. Они остекленели оттого, что с другими глазами никакой человек не сможет высидеть возле отхожего места весь день, оставаясь при этом человеком. А в двух шагах, какой-то горбун торговал старыми книгами… И от этого глаза должны стекленеть еще больше…
За окном крупными хлопьями валит снег. Деревья – белые стога, спящие автомобили тонут в лебяжьем пуху, прохожие – ходячие сугробы, покатые крыши домов накрывает белоснежная простынь. Засыпает весь мир. Любопытная синица села на подоконник. «Здравствуйте, синица, – говорю я. – Возьмите меня полетать!» – «Садитесь», – кивает синица. И я забираюсь по крылу на ее спину, улица срывается вниз, и мы летим, летим, летим…
Все началось со странного головокружения. Проснувшись утром, я встал с постели, и вдруг земля качнулась, и пол выскользнул из-под моих ног. Я повалился обратно на кровать, едва не расшибив голову. Сперва я подумал, что произошло землетрясение. Но вот уже целую неделю я хожу словно пьяный. Тошнотворная круговерть сменилась адской мигренью… Это кара за мое тщеславие… И зачем я решил стать писателем? Но пока я жив, я хочу рассказать о моем друге Чернопоромове.
Поэт Галактион Чернопоромов жил займами. Он занимал у всех, у кого только мог занять под баснословные по своей грандиозности проекты, начиная от издания альманаха во Франции и кончая созданием интернет-сайта под патронажем самого президента. При этом суммы, выцыганенные им у начинающих писателей, были весьма незначительны, но количество кредиторов столь велико, что ему удавалось содержать собаку бойцовской породы, свирепого кота-крысолова и почти ежедневно вгрызаться двумя оставшимися передними зубами в нежную осетровую плоть.
После ухода Пророкова из «Сетей» Галактион позвонил мне.
– «Сетям» крышка! – объявил он. – Еще месяц-два и все рухнет! В общем, так, быстро приезжай ко мне, что-нибудь подыщем.
Из печального опыта я знал, что любой разговор с Чернопоромовым заканчивался одалживанием денег. Поэтому давно отказался от его помощи в публикации стихов, статей и грядущих романов.
– Да что за спешка?
– Слушай сюда, – горячился Чернопоромов. – Или ты приезжаешь немедленно, или мы заканчиваем разговор.
– Мы заканчиваем разговор, – отрезал я и положил трубку.
Я всегда вижу, когда и как меня хотят обмануть. Но раскрыть карты – обидеть, а дать себя обмануть – глупо. Когда меня пытаются надуть, я из деликатности делаю вид, что не замечаю этого.
Вообще, я понял одну вещь. Лицемерие правит миром, а уж миром литературы вдвойне. Тем паче у нас… Где всяк не прочь «объегорить» и где «не обманешь – не проживешь». Любое дело начинается с подвоха. Впрочем, почему только начинается? Оно и держится на подвохе.Галактион звонит мне периодически.
– Все, – говорил он мне через месяц. – Перехожу в евреи. У них хоть все по-честному, сказали – сделали. Задолбали меня эти русские мальчики. От них ничего хорошего не дождешься. Делаю обрезание и качу в Израиль. Все! На хрен! Надоело!