Но как остановить неудержимый пастушеский вагон, загнать на высокий берег речки, чтобы постоял он тут, пока олени не нагуляются возле снежных заплат, оставшихся на склонах гор от прошедшей зимы. А хорошо бы сделать огромный вентилятор наподобие этого да и подвесить над оленями разгонять комарье и оводов.
Потом Кайо проснулся, отчетливо сознавая, что едет он на самом деле в поезде из Москвы в Ленинград, а над окном шуршит пластмассовыми лопастями вентилятор, бессильный даже против одного комарика, не то что против тундровых полчищ кровососов.
Некоторое время после этого Кайо не спал, одолеваемый беспорядочными мыслями. Чтобы как-то угомонить их, он начал вспоминать давнишний поезд из Москвы в Ленинград. Он смотрел на себя из далекого сегодня, на паренька в засаленном ватнике и в мохнатой шапке-ушанке, робкого, оглушенного непривычным миром. Но тот Кайо не был обременен сегодняшними заботами, хотя был полон нетерпения увидеть этот город. У сегодняшнего Кайо чувства были глубже, потому что он был не один.
Думая о предстоящих переживаниях, он почувствовал особую бережную нежность к жене, опасение, что она может пострадать.
Кайо искоса поглядел на Иунэут: она лежала лицом к стене. С полного плеча ее сползло одеяло. Кайо свесился со своей полки, бережно укрыл Иунэут и вернулся к своим мыслям.
И вдруг неожиданно для себя уснул глубоким сном и проснулся от стука в дверь.
— Граждане пассажиры, пора вставать, — послышался голос проводницы. — Подъезжаем к Ленинграду.
Иунэут уже сидела на полке и расчесывала косы. Всю жизнь она носила косы — менялись моды, а она все оставалась со своими двумя густыми, туго заплетенными косами, красиво свисающими по обоим плечам.
Через некоторое время в купе пришли Маюнна и Алексей.
По коридору прошла буфетчица, предлагая бутерброды к утреннему чаю. Кайо бросился к ней, но его остановил Алексей:
— Дома позавтракаем. Мама, наверное, напекла, нажарила там…
Кайо не стал напоминать о том, что решил остановиться в гостинице: зачем лишний раз волновать парня.
Алексей подвел к окну Маюнну и начал громко говорить:
— Во-он там, видишь, шпиль. Нет, это не Петропавловская крепость. Это дом на Московском проспекте. А недалеко от того дома наш.
Маюнна с Алексеем загородили окно, и Кайо с женой могли только догадываться о том, что они там видят.
Поезд уже замедлял ход. Алексей оторвался от окна и, повернувшись к Кайо и Иунэут, сказал:
— Вот и приехали.
Сердце у Кайо сжалось, и он посмотрел на жену.
— Будем собираться, — сказал он и взял плащ.
Пока шли по длинному коридору, Алексей выглядывал в окна, потом закричал:
— Мама! Папа! Сестренка!
А Кайо боялся увидеть людей, которые ждали их. И в то же время так хотелось увидеть новых родственников хоть краешком глаза, чтобы понять, как с ними поздороваться, что им сказать на первый случай.
Сзади уже напирали другие пассажиры, да и чемоданы, которые оттягивали обе руки, не давали возможности отвлекаться, смотреть по сторонам. Кайо шагнул на перрон и увидел перед собой четыре новых незнакомых лица, улыбающихся, приветливых.
— Ну вот, мы приехали, — сказал Алексей и примолк. Родители его, видимо, ждали, что он представит своих чукотских родственников.
Тягостное молчание продолжалось, и только поймав укоризненный взгляд сестры, Алексей спохватился:
— Вот моя жена, Маюнна ее зовут…
Маюнна подала руку сначала Петру Тимофеевичу, потом его жене, затем — сестре мужа.
— А это, значит, Павел Григорьевич.
Кайо протягивал свою руку в том же порядке, как Маюнна.
— Вера Ивановна, Маюннина мама…
— Ну, вот и познакомились, — сказал Петр Тимофеевич и взял под руку Кайо. — Теперь поехали.
Женщины в сопровождении Шуриного мужа и Алексея пошли впереди, а Кайо с Петром Тимофеевичем позади.
Кайо искоса поглядывал на своего спутника, отмечая про себя с облегчением, что у него открытое, простое лицо безо всякой хитрости. Впрочем, и все остальные произвели на Кайо очень хорошее впечатление.
— Петр Тимофеевич, — робко начал он, — вообще-то мы с женой собираемся остановиться в гостинице.
— И слушать об этом не хочу! — категорически заявил Петр Тимофеевич. — Никаких гостиниц! Да вы что — к чужим приехали?
— Нам было бы удобнее, — пробормотал Кайо.