— Етти, — сказал он.
— И-и, — ответил Нанок.
— Приезжий?
— Только сегодня прибыл.
— Садись, пей чай. Он хороший, — сказал старик. — Лучше, чем дурная веселящая вода.
Нанок согласился с этим.
— Здесь живете? — спросил он, оглядевшись.
Старик кивнул. Помолчал, потом добавил:
— Иногда в домике ночую. У дочери.
— В домике, наверное, лучше, — осторожно заметил Нанок.
— Иногда лучше, — согласился старик, — но душно. Свободного дыхания нет. Полог чем хорош — можешь в любое время высунуться, глотнуть свежего воздуха. В домике же только одна дырка на волю — в окне. Да мала она — голову не просунуть.
— Это верно, — сказал Нанок и еще раз внимательно огляделся…
Все ему нравилось в этой яранге. Вдоль замшевой стены расставлена хозяйственная утварь — деревянные кадки, ящики, кожаные мешки с зимней меховой одеждой. Справа от входа Нанок увидел великолепно выдолбленную каменную ступу с каменным молотком. Вот где хорошо разбивать замороженное мясо, нерпичью печенку, толочь тюлений жир, чтобы потом макать в него куски розовой печенки, толченого оленьего мяса или рыбы…
Позади висел полог. Передняя стенка была высоко поднята. Жирника не было, его заменял латунный канделябр на три свечи. В музейной яранге обязательно будет жирник, подумал Нанок и вздохнул.
— Устал? — участливо спросил старик. — Пей чай, он прогонит усталость, прибавит сил. А скажи, зачем приехал сюда?
— По работе, — ответил Нанок. — Несколько дней поживу…
— Начальник какой?
— Работаю в музее, в Анадыре. Это место, где собирают старые вещи, которые напоминают прожитое, — попытался коротко объяснить Нанок.
Старик заметил:
— Знаю, как в Москве выставка.
— Вы бывали в Москве?
Старик кивнул.
— Любопытное место, но очень много людей. Как комаров в тундре. И все жужжат, жужжат, каждый на своем языке. И вода журчит не по земле, а вверх бьет, будто озорные великаны легли на землю. Много я там ходил, сильно устал.
— А ездили по делу?
— В гости. К родичам мужа моей дочери. — Старик задумался. — Странная там жизнь. Я бы так не мог. А они могут. Эти русские — удивительные люди. Раньше я думал, что по-нашему можем жить только мы, а Ваня пришел в наше стойбище и на следующий день уже пас стадо. Правда, первое время трудно ему было. Но привык. Оставаться бы ему оленеводом, но, оказалось, строитель он. Учился этому. Как узнала Раиса Петровна, вытащила его из тундры и поселила здесь… Вот мне и пришлось сюда перебираться…
Старик задумался.
— Деревянную ярангу делает мне Ваня. Чтобы можно было как бы в настоящем доме жить и полог поставить… Не знаю, что получится.
Нанок внимательно слушал старика. Когда он замолкал, Нанок слышал веселые возбужденные голоса людей на улице Чаплино, кто-то уже пел протяжную песню.
— Отец! — послышалось у входа. — Отец! Иди кушать!
Старик встал.
Нанок поднялся вслед за ним.
— Дочка зовет, — сказал старик. — Пойду.
Нанок, проходя возле дома, куда вошел старик, замедлил шаг.
Дом выделялся добротностью, да и размерами он был поболее, чем другие. Сбоку виднелась почти готовая пристройка с маленьким окошком в одно стекло.
Солнце садилось. Длинные тени протянулись от столбов, от маяка, от причудливых антенн на крыше почты.
Нанок пошел к себе.
В квартире никого не было.
Раздевшись, он присел к столу, раскрыл полевой дневник.
«По всей видимости, — писал Нанок, — старик — последний из тех, кто ярангу предпочитает дому. В истории человечества для народа поменять сложившийся веками тип жилища — это своего рода революция, которая оказывает влияние не только на внешний образ жизни человека, но и на весь его внутренний мир. Я могу доказать это на примере моих родителей. Когда мы жили в Наукане и наше жилище представляло собой гибрид каменной пещеры и яранги — даже разговор о домашних делах был совсем другой. Шаг был иной — даже не шаг, а ползание, потому что в тесном пологе некуда было шагать, можно было только перекатываться или ползать, если требовалось поменять место… А когда семейная большая община распалась, каждая отдельная семья построила себе собственное жилище…»
У Раисы Петровны было шумно, и деловой разговор начался только после ужина.