От Игарки до залива нашей "Нерпе" было двое суток хода. А могли бы и вовсе не торопиться. Не доходя до Сопочной Карги, разглядел я с мостика небо и понял, что с работой придется нам подождать. Было оно по горизонту белым-пребелым. Ледовое зарево называется. Да и ветерок ничего хорошего не обещал: устойчивый северо-запад, как раз ледовые поля в залив прессует.
Тоскливо стало. Посоветовались с капитаном, решили все же вперед продвигаться. Авось, думаем, разводья подходящие нащупаем. Шли-шли потихоньку, а против Шайтанского мыса в сплошной массив попали. Втиснулись в узкую щель на полмили от кромки, а щель возьми да и сомкнись у нас за кормой. Ни взад, ни вперед. Ловушка, плен.
Стоим мы с капитаном на верхнем мостике, бинокли от глаз не отрываем, стараемся малейшей возможности не упустить. Льды вокруг шуршат, кружатся, ползут понемногу. То в одном, то в другом месте разводья черные проглядывают, да только в стороне, вдалеке от нас.
Внизу, на палубе, матросы толкутся: любопытно ведь, а многим и вообще впервой. Вдруг как загалдят!
- Чего там? - спрашиваем сверху.
- Так медведь же! - отвечают. - Вон, глядите, - и направление указывают руками.
Верно. С правого борта у нас большая ровная льдина, и вдоль ее дальней кромки вышагивает огромный медведище. Из воды, что ли, вылез. Громадный, просто гора горой. Весь грязно-желтый, только нос да глаза чернеют. Несколько шагов пройдет, остановится, посмотрит в нашу сторону и опять шагает. Будто на прогулку вышел. Мало того, дошел до края льдины, повернулся и назад тем же манером.
Тут меня прямо озарило. Вот он, думаю, мой звездный час. Тут не в "Наставления", тут в "Огонек" на первую страницу картина просится: "Хозяин Арктики". Теперь или никогда!
Говорю капитану:
- Вы, если что, от льдины не отходите, а я сейчас, мигом...
И вниз, к себе в каюту; капитан и рта раскрыть не успел.
Через минуту выхожу на палубу, на шее "Зоркий" болтается. Подхожу к матросам, говорю:
- Вы, ребята, в случае полундры руку мне подайте.
А сам уж и ногу над фальшбортом занес. Тут капитан понял мои намерения, кричит с мостика:
- Виктор Петрович, назад!
Я в горячке окрик этот мимо ушей пропустил, а он опять:
- Ни с места! Я приказываю!
А сам уже вниз спускается.
- Вам что, - говорит, - путь свой земной закончить не терпится?
Приказывать он мне вообще-то не имел права. Но за человеческую жизнь
на судне капитан полностью отвечает. А главное - пожилой, умный дядька, закоренелый полярник. Не пускаться же мне было с ним в тяжбу, да еще на глазах у всей команды.
Тогда я вежливо, просительно говорю:
- Афанасий Никитич, случай-то какой! Я осторожно, с дистанции.
- Ладно,- говорит. - Идите. Только благоразумия не теряйте: плохие шутки.
Потом глазами поискал кого-то среди матросов, приказывает:
- Ершов, пойдете с лоцманом. Для страховки. Сейчас я вам свою винтовку принесу.
Ершова я знал. Прошлой осенью его взяли на "Нерпу" в бухте Омулевой, подрядили на отстрел белухи. Было тогда задание белухи на зиму тонн пятнадцать заготовить. Белухи он настрелял да так и остался на судне, понравилось. Небольшой, худенький парнишка, но крепенький корешок, хваткий. Петей зовут, Петром. По разрезу глаз угадывалось в нем долганской крови с четверть, не меньше. Стрелок отменный.
Я капитану говорю:
- Не надо винтовку, Афанасий Никитич. Пусть лучше мой карабин возьмет.
Нырнул быстренько в каюту за карабином, заодно и горсть патронов в карман прихватил.
- Только, - говорю, - без крайней нужды не стрелять.
- Само собой, - отвечает Ершов.
Через минуту были мы с ним уже на льду. Петр на ходу патроны в магазин закладывает, а я глазом к видоискателю через каждые пять шагов припадаю.
Увидел нас медведь, остановился. Морду к нам повернул, нос кверху задрал, нюхает. Ершов карабин наизготовку. Я ему шепотом:
- Еще шагов пятнадцать, ничего?
Молча кивает, соглашается.
Медведь ни с места, только воздух нюхает. И громадный же детина, прямо мамонт!
Метров с тридцати щелкнул я первый кадр. Щелкнул и невольно на судно покосился: далеко ли?
А в голове уже азарт полегоньку рассудок в сторону оттирает.
- Может, - шепчу, - еще немного?
Опять кивает, соглашается.
Второй раз прицелился я метров с двенадцати. Медведь почти всю рамку занял, видно даже, как шерсть у него на брюхе мокрыми сосульками повисла. Ох, богатый был экземпляр!
Тут я совсем очумел. Не глянув на Ершова, единым духом споловинил дистанцию, загнал медвежью морду в кадр и дрожащим пальцем бац на спуск. Быстренько взвел затвор и снова - бац!