И вот когда я затвор взводил, в это самое время медведь глухо, утробно рыкнул и всей тушей подался ко мне. Правда, даже лапами не переступил, а только тушей подался, качнулся в мою сторону. Потом отвернулся от нас и зашагал прочь. Не захотел связываться. Понял, умница, что с меня и этого намека хватит. Я бочком-бочком - ив противоположную сторону.
- Большой зверь, - говорит Ершов. - Такого меньше как тремя пулями не возьмешь.
Идем мы с ним к судну, а мне все не терпится назад оглянуться. Все кажется, будто медведь нас догоняет. А неудобно: Ершова стесняюсь...
Подходим к шхуне. Капитан опять на верхнем мостике торчит. Видно, переживал за нас. Матросы у фальшборта толпятся.
Протягивает мне Ершов карабин:
- Возьми, - говорит. - Только осторожно, заряжен.
- Так разряди, - говорю.
Он было затвор открывать, чтоб патрон из казенника выдернуть, да я остановил:
- Брось возиться. Разряди в воздух. Ствол заодно прочистишь.
Тот и рад стараться. Поднял карабин на вытянутой руке - щелк! Осечка.
Передернул затвор, опять - щелк! Опять осечка.
Тут он, как лицо вполне заинтересованное, остановился, выдернул затвор, стал разглядывать. Нахмурился, патрон из ствола вытащил, затвор на место загнал. Протягивает карабин мне:
- Спрячь его подальше, - говорит. - Или на ковер повесь для украшения. Старое ружье, боек сбился, до капсюля не достает.
Ох как я шустро на борт взобрался!
Вот так, совсем задаром едва не сложил я свою незадачливую голову в Енисейском заливе, в трех милях к северо-западу от Шайтанского мыса.
Именно задаром, потому что после рейса, когда пленку мою в лаборатории проявили, все видовые кадры на ней отлично получились, а вместо медведя - мутные, расплывшиеся пятна. В репортерском азарте я совсем забыл, что всякая оптика фокусировки требует, настройки на резкость.
Кратко о разном
Значительную часть времени пингвины проводят в море, где находят пищу (рыбу и головоногих животных), и часто и подолгу ныряют. Как удается им долго оставаться под водой? Этот вопрос восемь лет изучали полярники-физиологи в Антарктиде.
Исследователи проделывали в шельфовом льду толщиной около 2 м полынью в значительном удалении от всех естественных трещин. Это заставляло подопытную птицу возвращаться к той же полынье, в которую ее "запускали" люди. Зоологи в аквалангах находились в 10 м от полыньи и наблюдали за поведением животного. На тело некоторых подопытных для этого надевали специальные приборы.
Ученые установили их максимальную скорость под водой - 8,3 км/час. Зато "маневренность" птицы поразила исследователей: наблюдались случаи мгновенного обратного поворота птицы на полной скорости.
Первоначальные исследования показали, что максимальное погружение императорского пингвина не превышало всего 40 м. Но потом было установлено, что, ныряя стаями по 20-30 особей, они могут погружаться на 260 м.
Из всех обитателей моря, не обладающих жабрами, пожалуй, только киты и некоторые дельфины еще способны на такие достижения.
Жребий (Зорин Валентин Николаевич)
Зорин Валентин Николаевич
Родился в 1930 г. Писатель, журналист, член Союза писателей СССР и Союза журналистов СССР. В прошлом - моряк, участник ряда дальних плаваний. Автор пяти сборников повестей и рассказов, многих рассказов в периодической печати, преимущественно на морские и историко-географические темы. Живет в Калининграде.
Записки капитан-лейтенанта в отставке Ивана Сергеевича Шумихина, составленные им самим зимой 1800 г. в имении "Листопадиики "
...Пловущим Петр на полночь указал. В спокойном плаванье сии слова вещал: "Какая похвала Российскому народу Судьбой дана, протти покрыту льдами воду. Хотя там кажется поставлен плыть предел; Но бодрость подают примеры славных дел".
М. В. Ломоносов
Слова величайшего сына земли Русской Михайлы Васильевича Ломоносова ставлю во главу повествования своего потому, что мысль, заключенная в чеканных этих строчках, послужила косвенной причиной событий, о которых мне предстоит рассказать. И изменила судьбу мою причудливо и трагически.
Да не увидит читатель в признании этом тщеславия - его я чужд, ибо завтрашний день мой предопределен. Пишу же в соображении, что рассказ мой, возможно, послужит на пользу прочитавшему его. Стремиться к порогу неведомого, непознанного присуще пытливым умам, а таковыми земля Русская, верю, никогда не оскудеет.
Ветхий домишко мой по ставни занесен снегами, которыми нынешняя зима весьма обильна. В полуверсте - губернский тракт, и, когда нет ветра, я слышу перезвон бубенцов, скрип полозьев. Горница моя невелика, в ней тепло и уютно, пахнет укропом и немножко воском. После смерти жены моей и отъезда детей заглядывает сюда сестра соседа, живущего в пяти верстах, добрая душа, и помогает мне немало, и заботой одиночество мое скрашивает. Впрочем, я неприхотлив.