Теплится перед образом Николая-угодника, покровителя людей беспокойной судьбы и мореплавателей, лампадка. И, глядя на слабый огонек ее, я невольно думаю о зыбкости существования человеческого: дунь легонько - и нет человека. Тем более что за стенкой тонко похрапывает и ворочается мой неожиданный гость - бывший поручик по Адмиралтейству Дмитрий Ворохов, по стечению обстоятельств ставший для меня перстом рока. Но об этом после...
Мучает меня одно: в смятенности времен и грядущих великих перемен не затеряется ли рассказ мой? Не покажется ли ничтожным предприятие, участником которого мне довелось быть?
Итак, 15 июля 1764 г. я, помощник навигатора Ревельского порта, с предписанием от имени вице-президента Адмиралтейств-коллегии графа И. Г. Чернышева отбыл на север, в Екатерининскую гавань на Мурмане. Мне предстояло явиться в распоряжение капитан-командора Чичагова, о котором мне довелось слышать как о человеке крутого характера. Предписание требовало сугубой срочности, непонятной мне, и уже три недели спустя я оказался в местах, с первого взгляда вызвавших у меня тоску и предчувствие непоправимого. Правда, ярко светило еще почти незаходящее солнце, сопки казались обтянутыми зеленым бархатом с пестрым шитьем - обилием мхов, ягеля и разноцветья. И Кольская бухта была зеркально-спокойной. И бревенчатые домики гарнизона и складов выглядели вполне пристойно, даже радовали глаз свежестью затесов с каплями смолы...
Комендант гавани - секунд-майор - несколько минут разглядывал меня, а потом хихикнул и сказал:
- Извольте, лейтенант, тотчас же поспешать в Архангельск-город!
А когда я удивился и огорчился, что, вероятно, отразилось на моем лице, секунд-майор попытался меня утешить:
- А-а, лейтенант, ладно! Или служишь недавно, что закавык министерских не знаешь?
Так от коменданта я узнал, какая судьба уготована мне волей Адмиралтейств-коллегии. Высочайшим рескриптом назначено было в это же лето выйти из Архангельска в море и следовать до Шпицбергена и далее, чтобы, приложив все возможные усилия, пройти сквозь льды мимо Гренландии и, отыскав затем свободную воду, достичь островов близ Камчатки. Для этого на Соломбальской верфи достраиваются три корабля. А все предприятие содержится в глубочайшей тайне...
- В прошлую пятницу поручик тут тоже расстраивался,- добавил комендант.
- Какой поручик? - поинтересовался я больше для виду.
- Тоже с предписанием. Димитрием Вороховым звать. Но он, не в пример тебе, сынок, всячески радовался назначению. И уехал тотчас же...
В Архангельск я попал в середине августа. Дивясь на окружавший меня деревянный город, прошагал по торцам главной улицы мимо огромных лабазов, от которых остро пахло кожами, пенькой и рыбой. Всюду слышалась голландская, английская и немецкая речь, вразвалку ходили чужеземные мореходы с просмоленными косичками, торчащими из-под заломленных шляп или вязаных колпаков, в заляпанных смолой широченных холщовых штанах до колен, в толстых полосатых чулках. И я подумал, что мудрено в такой обстановке сохранить тайну намечавшейся экспедиции.
Суда, названные по именам их командиров, "Чичагов", "Панов" и "Бабаев" были уже спущены на воду и вооружались. Двухмачтовые, по девяносто и восемьдесят два фута длиной, они казались небольшими даже здесь, возле причала верфи. Сейчас их команды крепили рангоут, обтягивали стоячий и бегучий такелажи, под свистки и ругань боцманов драили палубы, загружали трюмы.
Не в пример Ревелю, а тем паче столице обычаи здесь были простыми, основанными на общем понимании своего долга. И я был представлен непосредственно капитан-командору. Это произошло возле сухого дока, среди лебедок, тросов, якорей. Я увидел черноволосого, невысокого роста, заметно склонного к полноте человека лет сорока пяти, в поношенном мундире, однако, со всеми регалиями. Впрочем, это придавало ему отнюдь не парадный, а лишь внушительный вид.
- Рад видеть, лейтенант. Однако мы надеялись видеть вас раньше... Нерадивости не терплю и взыскиваю за нее в полной мере! Извольте отвечать!
Но, узнав, что задержка вызвана была трудностью дороги, капитан-командор смягчился. А когда услышал, что я из Ревеля, то даже улыбнулся, пояснив, что этот город всегда был ему по душе.