Перевожу дыхание.
Рольтыргин спрашивает не без ехидцы:
- Испугались маленько?
Лучше в подобных случаях соглашаться: да, мол, конечно, как тут не испугаться, тем самым свидетельствуя простоту натуры и скромность. Но я и впрямь переволновался больше других, чукчам все же привычнее: им не впервой.
- Хотя чего вам пугаться,- сам себе возражает Рольтыргин с той же ехидцей, - жизнь небось застрахована.
- Нет, не застрахована, - опрометчиво говорю я, тут же вспомнив, что как раз незадолго перед отъездом сюда пришли ко мне агенты Госстраха и объединенными усилиями уговорили подписать какую-то бумагу. Они так проникновенно убеждали меня в особо опасном характере моих путешествий, словно я по меньшей мере каждый день плаваю между Сциллой и Харибдой.
Впоследствии, впрочем, сам Ульвелькот, наш опытный моторист, признался мне, что и у него сердце екнуло. И рассказал несколько случаев, когда моржи цеплялись клыками за борт, норовя опрокинуть байдару; как однажды пробили днище вельбота - пришлось спасаться на льдине и чинить тот вельбот. Да многоё я уже и от других слышал об этом. В том числе и от П. Г. Никулина, автора оригинальной работы "Чукотский морж", опубликованной еще в 1940 году.
С Петром Георгиевичем (ныне покойным) я часто общался на Командо-рах, где он изучал ластоногих. Помню его рассказ о том, как в Беринговом проливе моржи напали на ветхий вельбот с охотниками и разбили его. Люди, правда, были спасены. Да и сам Петр Георгиевич попал в изрядную переделку. На моторный бот, в котором он находился, напало два стада моржей, насчитывающих до тысячи голов! Моржи плотно окружили маленькое суденышко, так что оно почти не двигалось с места - винт задевал за тела животных. Суденышко дрожало и подпрыгивало от толчков в днище. По образному выражению Петра Георгиевича, промысловики ощущали бот как щепку, брошенную в кипящую кашу. Можно понять их состояние! Бот получил пробоину в дубовой обшивке, образовалась течь. По счастью, удалось все же прорваться из окружения разъяренных и любопытствующих моржей к ближайшей льдине и тем спастись. Здесь уместно будет сказать, что в недавно переведенной у нас книге "Мир моржа" автор ее, английский натуралист Ричард Перри, довольно часто и с большим доверием ссылается именно на работу П. Г. Никулина "Чукотский морж". Советские ученые К. К. Чапский и П. Г. Никулин еще в 1936-1940 годах первые подняли голос в защиту моржей, предложив запретить их промысел. И частично он был запрещен уже тогда.
Тем временем бригада Рольтыргин а подбила моржа на воде. Взять такого Зверя труднее. Если убить его сразу, он тотчас утонет. Подранок обязательно вынырнет, чтобы набрать воздуха, и тут нужно быстро подплыть к нему и метнуть гарпун. Он насажен на легкое древко, к которому длинным узким ремешком привязан надутый мешок "пых-пых". Этот мешок сделан из цельной, нигде не порезанной нерпичьей шкуры - уж не знаю, каким образом изнутри убиралось то, что было собственно нерпой во плоти. Видимо, через горловое отверстие, которое, так же как и культяпки ластов, крепко-накрепко перехвачено ремешком. Надуешь - вот и готов "пых-пых"!
Теперь, сколько бы морж ни нырял, "пых-пых" обозначит, в каком именно месте он приблизительно вынырнет. Тут-то его и ждут, чтобы выстрелить еще раз в упор. И так до тех пор, пока он не утонет. Однако полностью затонуть моржу не даст "пых-пых". Зверя на ремешке буксируют к ближайшей льдине, втаскивают на нее и разделывают.
Точно так все и происходит с тем моржом, которого загарпунили охотники Рольтыргина.
Мы тоже помогаем разделывать чужую добычу: ведь добыто несколько моржей и нужно успеть всех их разделать. Вышли на охоту часа в три утра, а сейчас уже больше пяти вечера. Неровен час - поднимется ветер, волна начнет заплескивать в низко осевшие, груженные мясом байдары. И я, и Сема Чайвын, и Гриша Каургин - все мы таскаем юзом по льду огромные моржовые окорока, грудинки, филейные части и бросаем их тем, кто стоит в байдаре на подхвате. Картина слишком кроваво-красочна, чтобы у меня возникло желание живописать ее во всех подробностях и с оттенками. А вот о том, как Сема на ходу уминает тут же отхваченный ножом шмат свежего сала (по привычке - без хлеба), почему не сказать? Лакомятся свежим салом и другие.