«За офицеров и матросов «Вещего Олега».
Проснувшись ни свет ни заря, Чиник долго лежал с открытыми глазами, даже дотронулся до левого плеча... неужели это только приснилось и теперь все-все надо было пережить снова... Неужели не было выстрелов и еще ходит по белу свету капитан Гольбах?
Не долго оставалось бы еще жить бывшему капитану крейсера «Эссен» Артуру Гольбаху, если бы в этот вечерний час в кафе «Косой парус» не вошел невысокий смуглый господин, одетый по последней моде, с тростью и портфелем с блестящими, будто золотыми, замками. Он отдал и портфель и трость подошедшему метрдотелю, о чем-то спросил его вполголоса и неторопливо оглядел зал, как бы прикидывая, где бы присесть. Увидев за дальним столиком Артура Гольбаха, удовлетворенно вздохнул и тотчас начал искать кого-то еще. Было похоже, что нашел, ибо расположился за бамбуковой занавеской, по соседству с Чиником.
Когда Юрий Николаевич взглядом подозвал кельнера, чтобы рассчитаться, смуглый человек, сидевший за бамбуковой занавеской, негромко произнес по-русски:
— Если не очень спешите, Юрий Николаевич, подсаживайтесь к соотечественнику.
Удивленно и отчужденно посмотрел в сторону незнакомца Чиник, подошел к нему. Присел.
— С кем имею честь, откуда вы меня знаете?
— Вы произнесли слова, которые я собирался услышать и на которые, вполне естественно, заготовил ответ,— приветливо заметил незнакомец, привстал, задернул занавеску.— Мне надо сообщить вам нечто важное. Садитесь, прошу вас,— произнес незнакомец.— Меня зовут Рустамбеков, Назим Керимович Рустамбеков. Я германский гражданин, владелец ювелирного магазина и еще... еще близкий товарищ вашего знакомого Иннокентия Викторовича...
— Соболева?..— не удержался Чиник.
— Я рад не только тому, что встретил вас... Рад, что не опоздал. Я должен был быть здесь вчера. Но из-за нелетной погоды проторчал полдня в Мюнхенском аэропорту. Слава богу... выпустили самолет. Хотя, на самом деле благодарить бога должен один господин, сидящий в этом же зале. Если не ошибаюсь, вы именно из-за него совершили далекий рейс?
— Не понимаю вас.
— Я прошу вас не делать того, что вы задумали, Юрий Николаевич.
— По какому праву вы решаетесь давать мне советы?
— Преклоняюсь перед вашим благородством и решительностью... Только выслушайте меня. Я не буду многословен. Мне дороги ваши, Юрий Николаевич, безопасность и благополучие. И Сиднея тоже. Очень дороги.
— Я уже сказал, не понимаю вас.
— Не удивляйтесь, придет пора, многое узнаете. А пока я прошу отложить ваше намерение. Нет, не отложить, забыть о нем. Вы очень нужны вашей родине.
— Позвольте полюбопытствовать. Назим Керимович, откуда такая информированность о помыслах незнакомого вам человека.
— Ваш бывший юнга Репнин в настоящее время находится в Москве. С ним была обстоятельная беседа, которая привлекла серьезное внимание к вам и вашему сыну. Вот и все, что я могу сказать вам пока. Пожалуйста, возвращайтесь к семье. И ждите Репнина. Возможно, придется набраться терпения. Позвольте мне пожать вашу руку. И предложить выпить за наше знакомство. Я очень рад, что не опоздал.
Долго ждал этого звонка Юрий Николаевич.
Прислуга протянула ему визитную карточку гостя, ожидавшего в передней. Чиник порывисто встал из-за рабочего стола и быстрым шагом спустился вниз. Сидней, вышедший вслед за отцом, увидел его застывшим в дружеском объятии.
Возвышаясь над Чиником, на Сиднея смотрел и почему-то смущенно улыбался плотный большеголовый с залысинами человек, бывший юнга крейсера «Вещий Олег».
— Анатолий Трофимович, голубчик родной мой! — Юрий Николаевич смотрел на Репнина снизу вверх, стараясь прочитать по складкам, избороздившим по-прежнему красивое лицо, по посеребренным волосам, как сложилась жизнь славного моряка. Где бросил он якорь? Знает ли, что остался в живых Гольбах? И почему остался в живых?
— Батюшки, Сид, вымахал-то как!
— Жених... Поступил в университет, готовится стать историком.
— Время, время... А у меня жена учительница. Жду первенца.
— А сами вы, Анатолий Трофимович, где, в каких краях?
— Я снова питерский, Юрий Николаевич. Служу на сухогрузе. Не думал, не чаял когда-либо снова побывать в этих краях. Да вот... привелось...
— Как там матушка-Россия? Как встретила?
— Часто бываю на верфях, на заводах. И не только в Ленинграде, выезжаю в Николаев, в Херсон, в Одессу. И вижу то, чего не видел никогда,— воодушевление, энтузиазм.
— А я... я стараюсь составить представление о России по местной и американской прессе, но это занятие не простое. Учишься читать между строк. Пишут в одном стиле: все плохо, все разваливается. И вдруг узнаешь об авиационных полетах, уральских стройках, Московском метро. Посмотреть бы своими глазами... Но пишут, что на Путиловском заводе рабочий получает меньше, чем при царе?