Чиник слушал его, а в голове проносилось: «Не так ли начинаются провалы самых продуманных операций? Сделать все, чтобы не вызвать подозрения у Уразова и его центра, внедриться естественно и надежно, и не подумать, какую угрозу может таить в себе связь с Кэтти. Но пока, кроме Кэтти и Аррибы, никто ничего не знает, и доктор прозрачно намекнул об этом. С какой целью?
Сколько дней есть у него и Евграфа? Что за эти дни можно успеть? В каком облике предстать перед Аррибой сейчас? Ясно, что это вымогатель-профессионал. За его спиной брат — полицейский начальник. Арриба чувствует полную неуязвимость. А может быть, он хочет получить куда более крупную мзду от Уразова? Нет, этот ход, кажется, невозможен... тогда хирург будет вынужден сознаться, что тайно фотографировал своих пациентов, собираясь шантажировать их. Нельзя исключать возможность его выхода на Уразова. Знать бы, что для Аррибы главное — деньги. Тогда все не так страшно. Начать переговоры о деньгах значит наполовину выдать себя. Уйти, хлопнув дверью, значит выдать себя целиком. А Арриба смотрит испытующе и выжидательно».
— Сделав исключение для меня, вы поступили мудро. Ваши доводы железны, и если бы даже возникло желание опровергнуть их, мне было бы это сделать нелегко. Но в том-то, и дело, что у меня нет никаких оснований опровергать их. Вы мне представляетесь человеком, с которым можно иметь дело.
— Это даже больше, чем я ожидал услышать.
— Что бы вы хотели услышать еще?
— Мы живем в такой меркантильный век, что иногда становится грустно.
— Есть вещь, которая была бы способна унять грусть? В чем она измеряется?
— В долларах. В двух тысячах. После чего вы оставляете себе на память все те фотографии, которые по вашей просьбе... гм-гм... взяла на время из моего стола Кэтти. И дайте мне слово никогда больше не встречаться с ней и не звонить ей. Я вовсе не хочу, чтобы вы стали плохо думать о ней. Это моя помощница в полном смысле слова. Она знала, к кому шла на работу и что от нее смогут потребовать. Не в утешение вам, скажу, что она очень высокого мнения о вас как о джентльмене.
— У меня сейчас нет такой свободной суммы.
— Честно сказать, не ожидал услышать это. У вас нет двух свободных тысяч? Как я должен понять?
— Они будут у меня через пять дней.
— Это другое дело. Терпение — одно из самых привлекательных человеческих качеств. Как и доверие друг к другу.
— Согласен. Только хотел бы спросить вас: больше никогда и ничего вы от меня не потребуете? Какие у меня могут быть гарантии?
— Мое честное слово.
— Это меня вполне устраивает.
Человек, который случайно заглянул бы в этот кабинет в третьем часу ночи, мог подумать, что за столом сидят два закадычных друга, встретившихся после долгой разлуки. Пьют, курят и слушают музыку.
Однако почему-то доктор Арриба кладет на диск патефона только русские пластинки — Шаляпин, Панина, Столяров. А его гость, пребывающий в глубоком хмелю, делает вид, что не обращает на это внимания.
Арнульфо не такой простак, как думают некоторые, это уж точно. И пусть не полагает Томас Шмидт, что Арнульфо ни о чем не догадывается. Например, о таинственной связи, соединяющей журналиста Берга с владельцем бензоколонки из СанПедро. Хотя... стоп! А вдруг и один и другой все прекрасно понимают? И прежде всего то, что Арнульфо Кавазос — человек надежный, умеющий ценить расположенных к нему людей. Их доверие постоянно возрастает. Мало того, возрастает его доверие к ним. Разве не может быть, что их работа — это такая работа, о которой не должен знать третий? Арнульфо делает то, о чем его просят. Услуги пустяковые: взять конверт в условленном месте, положить в условленное место. Ему хорошо платят. Да и Илиа не может нарадоваться на хозяина. Почему же все чаще начинает Арнульфо думать о том, что настоящий бизнесмен ведет себя иначе? Что-то не приходилось Кавазосу встречать бизнесменов, у которых забота о рабочих простирается столь далеко.
Или этот не от мира сего? Но разве можно заводить разговор на эту тему? Надо хорошо и молча делать то, о чем его просят. А сегодня просьба Берга необычна: перевезти его через границу в деревеньку Четырнадцать пальм. И доставить туда же под утро Томаса Шмидта. Странный человек Томас Шмидт, почему он никогда ничего не скажет Кавазосу? Или не понимает, что ему можно доверить любую тайну?