– Ты же не собиралась показываться ему на глаза.
– Не собиралась. Но тогда тебе придется выкручиваться и как-то объясняться за меня, а это неправильно.
– Ты точно этого хочешь?
– Я точно этого не хочу, – Динара криво ухмыльнулась в ответ. – Но жить с Адрианом я не буду. И скажу об этом герцогу Роберту сама. Я знаю, что он будет против развода – это позор, по его мнению. Хотя и я, и Адриан были бы счастливы избавиться друг от друга.
– Но поехать вместе с мужем в Золотые Сады ты согласилась, – отозвался Эдгар. Он тут же понял, что его слова прозвучали почти как упрек, но было уже поздно: степнячка вспыхнула, как спичка.
– Никакой он мне не муж, – резко проговорила она, вздернув подбородок. – Это по вашим городским законам мужем и женой становятся после записи в книге у бургомистра. А я степнячка, и по нашим обычаям брак совершается в постели, а не в канцелярии.
До города оставалось совсем немного, и Бартош с племянником, понимая, что времени полно, и в Асту они все равно приедут засветло, решили немного отдохнуть и напоить лошадей – и своих, и трех новых, которых они гнали в только что построенную конюшню.
Новые лошади были тощие, в грязи, коросте и засохшем навозе, со свалявшимися гривами и хвостами, но Бартош прекрасно знал, что Динара быстро сумеет их превратить в чистых и ухоженных, и уже мысленно потирал руки в предвкушении прибыли. Он повернул на хорошо знакомую тропинку к ручью, махнул рукой племяннику и направился через поляну к самой кромке леса. Старый гуляла ехал на высоком вороном мерине, которого купил у степнячки, и наслаждался каждым шагом коня. Нет, он не прогадал, отдав тридцать норм за этого скакуна!
На полпути к лесу Бартош вдруг насторожился: трава на поляне была примята, кое-где ему почудились даже пятна засохшей бурой крови. Другая лошадь давно бы испугалась, но вороной, украденный у чернокрылых, был привычен ко всему – и бесстрашно шел туда, куда направлял его всадник.
– Дядька, – испуганно зашептал сзади племянник, – дядька, дрались здесь.
– Вижу.
– И волокли кого-то. Кровь засохла.
– К лесу волокли, да.
– Дядька, поехали отсюда, а? – подросток тревожно ерзал в седле и озирался по сторонам. – Боязно мне.
– А ну замолчи! – рыкнул на него Бартош. – Если кого к лесу тащили – значит, мертвого спрятать хотели. Поехали-ка, посмотрим.
– Дядька…
– А ну цыц! Тут не мужики деревенские дрались, а благородные люди – обломок шпаги лежал, видел?
– Не видел, – еле отозвался подросток.
– Раззява! Ну-ка за мной. Найдем покойничка да обшарим. Часы, кошелек, оружие, кольца и цепочки всякие мертвецу уже ни к чему, а нам пригодятся.
Он тронул вороного пятками, и умный конь послушно двинулся к лесу.
– А ну за мной и не ныть! – приказал Бартош племяннику. – Ого, да там, гляди-ка, аж трое! Лица куртками прикрыты. Точно, покойнички. На среднем, глянь, сапоги юфтевые совсем новые. Может, тебе подойдут.
– Я их не надену!
– Дурак! – расхохотался Бартош. – А ты думаешь, вся твоя одежонка откуда взялась? Или считаешь, что на базаре купили? Ладно, стой тут, дурень. Следи за лошадьми. Держи повод, – он спешился, отдал повод племяннику и направился к трем телам, бережно уложенным в тени – так, чтобы никто не увидел с дороги.
Все трое были в высоких сапогах, но лошадей поблизости не оказалось, хотя Бартош видел, что трава измята конскими копытами. Значит, убийца увел коней. Ну что ж, пусть хотя бы сапоги – у среднего они и правда были на редкость хороши. Гуляла с трудом стянул с окоченевших ног покойника сапоги, вытряхнул его карманы и кошелек и, не найдя там почти ничего, кроме нескольких медяков, принялся за следующего. Там ему повезло больше – в кошельке он обнаружил целую горсть серебра, а на поясе – дорогие ножны, украшенные самоцветами. Кинжала в них, правда, не оказалось, но сами ножны тоже были прекрасной добычей. Бартош наклонился над третьим телом, откинул с его лица куртку, повернул – и замер: в отличие от двух первых, уже одеревеневших, третий лежавший на траве оказался податливым и теплым.
Гуляла принялся осторожно расстегивать на нем набрякшую от крови куртку, обернулся через плечо к племяннику, который опасливо держался в стороне:
– Ну-ка кинь мне фляжку!
Через миг на траву упал тугой кожаный бурдючок, и Бартош, ловко открыв плотно пригнанную пробку, сначала отхлебнул немного вина сам, а потом плеснул в лицо лежавшего и принялся снова возиться с тугими петлями куртки.
– Оставь, – еле слышно произнес раненый. – Этот парень бьет насмерть, оставь, бесполезно.