— Здесь я услышал речи товарищей Неустроева и Канунниковой… Ну, до чего дружно говорили, будто по одному конспекту, — Иван машинально прикоснулся к макушке, вихорок там спокойненько лежал на своем месте. — Так вот, Варвара Петровна, — обратился он к Канунниковой, — вы и тогда, когда не работали на столь высокой должности, считались самым строгим и точным мастерам своего дела. А теперь вы и по рангу своему человек в высшем понимании государственный. И что же вы нас толкаете на поделки, от которых убыток всему нашему заводу?.. А мы что — прежняя Россия, которая торговала лишь хлебом да сырыми материалами, Россия, которая была богата талантами, а не умела сделать часы? Мы цивилизованная держава, и экспорт у нас должен быть соответствующий.
Жаль, что Иван не развил свои мысли. У всякой проблемы есть еще нравственная сторона, а Иван лишь чуть-чуть затронул ее, когда говорил о Варе, действительно она выступила из рук вон плохо.
Егор, когда Сойкин объявил его выступление, поднялся с места, прошел к столу.
Донна Анна повернулась, чтобы разглядеть его. Она увидела, как он чуточку волнуется, руки никак не найдут места, чтобы остановиться, но в карих глазах его с кофейными темными точками уже видна была усмешка. В осанке Егора, в том, как он держит голову, было что-то новое для донны Анны — уверенность, что ли, нет, пожалуй другое — устойчивость.
— Я хотел напомнить притчу о том, как два мужика мечтали стать царями. Прошу извинить, если кто уже слышал ее. — Он помолчал, как бы давая участникам собрания сосредоточиться, народ уже основательно поустал. — Один спрашивает другого: а что бы ты сделал, став царем? Тот почесал затылок: ел бы сало с салом. А ты? А я взял бы сотню и тикать. Некоторые сегодняшние выступающие мне напомнили этих двух бесхитростных мужичков, — он незаметно скосил глаза в сторону Вари — поймет ли? — Да, мы свободные люди, можно сказать, цари жизни. Но зачем же так представлять нашу свободу: есть сало с салом, хвать по сотне и убегать? А работать кому? Нам! Свободный труд и предполагает наивысший результат, ибо это ведь труд не из-под палки, а от души.
— Ты, Канунников, об этом дома с женой поговори, — крикнул Неустроев, и тонкая ниточка его усов задергалась от усмешки.
— Между прочим, в твоей речи, Неустроев, те мужички тоже проглядывали…
В зале зашумели, раздался смех.
— В общем, я не намеревался произносить длинную речь, все устали. Но не могу не сказать, что качество нашего труда я рассматривал бы как категорию нравственную. А ну-ка, какой ты коммунист, если взглянуть на тебя с точки зрения качества? А как у тебя обстоит дело с честностью, с порядочностью? Ты считаешь, что коммунисту постыдно, безнравственно воровать. Верно! Но коммунисту тоже постыдно, безнравственно делать плохую продукцию и тем самым растранжиривать наше народное богатство, снижать отдачу труда миллионов людей. И как бы это ни было стыдно, я должен сказать, что и сам поступал безнравственно. Каждый год я и наша техническая лаборатория пускали в жизнь головные образцы изделий, явно отставшие от требований времени, занимался не тем, чем надо. Все, кроме, пожалуй, Ивана Летова, считали, что это так и должно быть. Точность, долговечность, внешняя выразительность изделий — вот о чем не думали. Любой ценой план. — это еще не та работа, которую я, например, хотел бы приветствовать. Качество — вот чему теперь посвящу все свои усилия. Ну, разве не справедливо было бы перефразировать старую мудрость: «Покажи мне свою работу, и я скажу, кто ты»? Хочу, чтобы каждый из нас предостерег себя от вселенского всепрощения, которое грозит нам. Никто никому не имеет права прощать халтурной работы.
Егор пошел на свое место. Никто не ожидал, что он так повернет вопрос, и зал сидел, притихший. Роман следил за ним, когда он шел, и не отрывал от него взгляда, когда он сел, как будто боялся, что Егор встанет и еще скажет то, что не досказал. А он явно недосказал что-то.
Прениям подвели черту, Сойкин спросил, обращаясь к залу:
— Что ж, закруглимся?
— А решение? — спросил Иван Летов.
— Решения мы не готовили, — встал и объяснил Роман. — Просто хотелось посоветоваться с коммунистами.
— Тогда прошу проголосовать… — посоветовал Егор.
Сойкин с радостью ухватился за это предложение.
— Сформулируй, Егор Иванович, — попросил он.
— А что формулировать? Кто за новое и кто за старое?
Сойкин заторопился:
— Всем понятно? — он не любил длинных собраний. — Кто за… новое? — и споткнулся, укорил Егора: — Ну, и дал формулировочку…
Примерно половина присутствующих подняли руки.