— Ладно, как добралась… Сама ведь знаешь.
Нина знала: бежала с окраины через весь город. Над Азовским тусклым морем дымка. Солнце еще не взошло, но туман уже чуть розовеет.
— Мама, Гуртовой велел тебе кланяться, — сказала Нина, хотя не припомнила, просил ли ее об этом муж.
— Как он?
— Скоро приедет на два месяца…
— Ну…
Мать ждала вопросов или каких-то сообщений. Дочь боялась спрашивать.
— Ну, что ты себе спать не даешь, и я ночь проваландалась! Что у тебя? — не выдержала мать.
— Мам, Аскольд… С ним все хорошо?
— Ну, а что с ним может быть? Теперь все хорошо…
— Теперь… Чувствовало мое сердце.
— Не сходи с ума.
— Что с ним было?
— А ничего…
— Нет было, было. Чувствую!
— Ну, было, так прошло уже. И нечего малахолиться.
— Что? Говори! А то я приеду и заберу его.
Мать помолчала. В трубке шелестело, всхлипывало.
— Не езди, не надо, — серьезно сказала мать, — парень в полном здравии. Перекупался было. Головокружение, рвота. А теперь вчистую прошло.
— Тонул, что ли? Как же так… Мать опять помолчала.
— Да с ребятами увязался… Ну и опрокинулись.
Нина, вмиг потеряв силы, опустилась на стул. Нет, больше она не позволит увозить ее сына. Как можно так жить?
— Мама, — сказала она, — я прошу привезти Аскольда. Не спорь, я прошу.
Мать опять молчала. Телефонистка где-то далеко спросила, не закончили ли разговор, но мать строго сказала:
— Не влазь, чего шебуршишь! — И к Нине: — Не углядела, дочь, казни меня. Но, право, он теперь здоров. И оставь ты его мне. Ну, прошу я тебя, Нина! Какая мне жизнь без него?
— Нет, нет! — крикнула Нина, но телефонная трубка равнодушным голосом сказала: «Время кончилось».
За окном все еще лил дождь. В слабом свете утра блестел мокрый асфальт улицы.
20
Егор поздно вернулся из пионерского лагеря, когда Варя и Славка уже спали. Он сам разогрел ужин и в одиночестве поел на кухне. Картошка, не убранная с плиты, подзасохла, потеряла вкус, котлета отдавала кислинкой, должно быть, многовато намешали в нее хлеба, иначе не прокисла бы так скоро. И только крепкий чай с редким ароматом, не похожим ни на какой другой, был приятен.
Он думал о дочери. Как это и что с ней случилось? И когда? Почему он не помнил? Почему не замечал? «Не знаете вы своей дочери»… Да только ли не знает? Раньше не подумал о ее беде и теперь не заставит себя как следует подумать…
Не скажешь, что не любит ее или любит меньше, чем Славку. Со Славкой они, правда, быстрее находят общий язык, но на то они и мужчины. А мать-то как же, ей ведь ближе дочернее сердечко? Свои секреты, так и знай, завелись. Женщины…
Осторожно, стараясь не наделать шума, — дверь все же скрипнула, завтра не забыть бы капнуть на навесы масла, — Егор прошел в комнату, прилег на диван, чуть подвинув Славку, и заснул скоро, как привык к этому в поездах и самолетах. И всю ночь видел один и тот же сон, светлый, как утро. Всю ночь он был вместе с дочерью и тем высоким и симпатичным старшим вожатым, которого он видел в лагере. Дочь была веселой, смеялась и без конца говорила, говорила… и Егор не мог наслушаться ее речью.
Утром они с женой шли вместе на завод. Егору не терпелось в лабораторию, хотя у него было еще два свободных дня. По пути они завернули в детский сад, из рук в руки передали няне Славку — оставь на улице — потом ищи ветра в поле. Не сели в автобус, хотя до завода не так-то близко — четыре остановки, оба не любили утреннюю толчею, и пошли пешком. Егор рассказывал жене о дочери, о лагере, как ему понравилось там.
— А Ирина, ты знаешь, повзрослела, так и налилась молодостью. И красивая… На тебя похожа, брови такие же разлетные, и нос прямой — твой, только рот мой, кажется…
Жена, шагая по тропинке между деревьями бульвара, чуть впереди Егора, сказала, не оборачиваясь:
— Чего, чего, а рот у нее мой. У тебя вон он какой резкий, а у нее — губы добрые.
— Может быть, — согласился он, не желая затевать спора. — Ты не знаешь, как обливалось сердце кровью, когда я вслушивался, как она говорит! Как ей трудно. Первый раз пришло мне в голову: а если любовь нагрянет? Представляешь, с парнем пойдет погулять, разговоры начнутся? А? Шли мы по лагерю и попался навстречу старший пионервожатый. Парень что надо, всю ночь мне сегодня снился.
— Первый раз заметил ее заикание? А я давно, давно вижу. Вначале сердилась на нее, даже ненавидела за то, что она у нас такая. А теперь жалость…
— Что же ты так… Надо бы вместе, может, и предупредили бы…