— Так что же делать?
Рубанов тихо, как бы про себя, засмеялся:
— Принять в этом свое участие, как в прошлый раз.
— Что ж, я готов… Только тогда пришлось иметь дело с молодыми, — Егор задумался, — а сейчас?
— У нас есть один старикан… Военной поры мастер, Виловатов Филипп Прокопович. Ему за восемьдесят. Если он захочет, вы уедете со сталью.
— Я понял. Начальник мартеновского тот же?
— Да, ваш знакомый.
— Спасибо…
Егор вышел из заводоуправления. Перед ним дымил трубами, громыхал прокатными станами, полыхал заревами созревшего в мартеновских печах металла завод. Тысячи людей делали свое огневое дело, делали день и ночь. На десятках, а может, сотнях таких же, а то и во много раз больших заводах люди тоже плавили и прокатывали металл, но его все равно не хватало.
«Черт же возьми, — подумал Егор, злясь, — и я вот должен, бросив свое дело, за кого-то работать, за того, кто не умеет свести концы с концами, должен бегать, собирать бригаду сталеваров, которые смогли бы сварить именно эту, только эту сталь. Бросить, бросить все, как тот Пензяк».
31
Иван и Эдгар сидели, склонившись над ПАКИ. Иван включал прибор, вмонтированный в столик, мотор начинал недовольно гудеть, повизгивая, будто жаловался на бесполезную работу. С прибором получались какие-то странности: при проверке одного и того же индикатора он давал разные показания. Раз за разом Иван нажимал на пуск, на бумажной ленте точками обозначались графики отклонений, различные по форме и амплитуде.
— Ты какую-нибудь закономерность видишь? — Иван повернулся к Эдгару, и на лице его, по-детски открытом, отразилось недоумение. Хохолок светлых волос на верхушке упал, как побитый петушиный гребень. В прищуре глаз его чувствовалось внутреннее смятение.
— Закономерность? — Эдгар как-то странно мотнул головой, точно освобождаясь от петли на шее. — Закономерность можно вывести из нормального поведения, а тут черт-те что…
— Закономерность должна быть. Видишь, он дает погрешности только после длительной работы. Тебе это о чем-нибудь говорит?
— Может быть, диск?
Эдгар оглянулся на цех, пальцем поманил Яшку-слесаренка. Яшка с радостью сорвался с места, должно быть, надоело парню корпеть у монтажного стола. Подбежал, бедово глядя на Эдгара светлыми ясными глазами, подбоченясь, пропел:
Иван прищурился, улыбаясь, но Эдгар сидел с неподвижным лицом и плотно сжатыми губами, как человек, вступивший в заговор молчания.
— Иван Георгиевич, извольте распорядиться, когда доставить вам собак… — продолжал молоть слесаренок.
— Яшка, твоя голова, по моему разумению, излишне вентилируется, — заметил Эдгар, — может быть, кое-где поставить заглушки? Хотя бы тут, — и Эдгар пальцем сделал кружок в воздухе вокруг Яшкиного рта.
— Присядь, — попросил Иван. Яшка послушно присел к столу, стал серьезен. — А что если центровка фальшивит? — спросил Иван. — Отсюда и вся эта чепуха…
— Нет, — твердо сказал Яшка, — центровка — нет. Электроника — да.
— Что? Электроника? — Эдгар мгновенно повернулся вместе со стулом, будто стул под ним был вращающийся, как у пианиста.
— Да. При барахлистой центровке погрешности были бы сразу, а не через сто операций. А что, не так? — Яшка победителем взглянул на вдруг оживившееся лицо Эдгара — и в самом деле вместо всегдашней серьезности на темном лице Эдгара проступило что-то похожее на улыбку. Странно было Яшке видеть это, и он отодвинулся даже, признав улыбку за крайнее Эдгарово возмущение. Но Эдгар провел ладонью по жестким Яшкиным волосам, постучал пальцем по лбу.
— Варит! — только и сказал он. — Проверим еще раз схему. А ну, катай отсюда!, — И он спихнул Яшку со стула. Яшка взмахнул руками, но удержался, не упал, побежал к своему столу, напевая:
И уже серьезно добавил:
— А собаки-то, Эдгар Васильевич, товарищ По, значит, твои.
— Ну? — Иван вопросительно уставился на Эдгара.
— Что ну? — Эдгар сразу как-то поскучнел.
— Проверишь?
— Проверить-то проверю, но я ручаюсь за приставку.