— Все получу сегодня. Проводница в нашем фирменном поезде доставит мне чемодан всякой всячины.
— И завтра вы будете в Харькове?
— Да…
— Так зайдите к доктору Казимирскому. Договоритесь о дочери.
— Я ее привезу к вам, в Таллин.
— Спасибо. Я сделаю все, что могу.
Он видел, как она взволновала, и оттого, что не хотела показать своего волнения, все в ней напряглось. Она не знала, что ждет ее в Таллине — писем от мужа так и не было, и в то же время было грустно расставаться с Егором Ивановичем. Совсем недавно были они чужими людьми, странный случай свел их на Раннамыйза, и вот теперь грустно расставаться.
— Будьте здоровы, Нина Сергеевна! Мой поклон Таллину и его флюгерам и старому Тоомасу.
— Будь здоров, Егор Иванович! — Он заметил, что она первый раз сказала ему «ты». — Я целую тебя. Мне было с тобой приятно и легко.
Она поцеловала его в щеку.
— Нина… — Голос его был глух от волнения.
— Не надо, Егорушка, не надо. Мы ведь так трезвы и рассудочны, что должны, обязательно должны знать, что можем и что не можем уже делать. Должны!
— Должны! — повторил он как заклинание.
Из открытых дверей вагона, медленно тронувшегося с места, Нина два раза махнула ему рукой в черной перчатке.
Прежде чем войти в квартиру, Нина постояла перед дверью. В ней боролись противоречивые чувства. Хотелось скорее войти в эту дверь, хотелось скорее узнать, дома ли Гуртовой или он снова ушел в плавание. Хотелось, чтобы он ушел, и в то же время хотелось его увидеть. Сейчас она не думала, что у них все кончилось, она должна еще выяснить, кончилось ли.
Ей было легко в Москве, когда она не чувствовала от него зависимости, не бегала каждый день на телефон, не ждала писем. Нет, письма она все же ждала, особенно до ссоры Гуртового с ее матерью и отъезда матери в Таганрог с Аскольдом.
«Черт возьми, опять я теряю себя. Что за магическая сила этого человека? — подумала она. — Есть ли еще на свете такие люди?»
А Егор?
И тут ей стало тепло и покойно, будто степным ветром пахнуло в лицо.
Она отошла к окну, взглянула на улицу. Зеленоватый свет лампы прямо перед ее окном как бы превращал улицу в дно моря, просвеченного дневным ярким солнцем. Море… Раннамыйза… Костерок на берегу и песня… Все это пронеслось перед ней, и она вдруг спросила себя, ни тогда ли именно все началось у нее с Егором, но не ответила себе.
«Егорушка, Человек мой!»
Да, Человек! Потому что она с ним чувствовала себя человеком. С ним не надо ломать себя, не надо жалеть об утратах чего-то дорогого в себе. С ним чувствовала себя такой, какая она есть. Но почему она не видела их будущего? Как бы хотелось ей представить, что она идет к нему, но представить не могла.
Гуртового дома не было. В квартире царил тот же порядок, какой она оставила. Значит, все это время муж жил на базе? Может, он не придет и сегодня? Она поставила чемодан и села на краешек дивана, будто в чужом доме. Что ж, она ведь предполагала, что может это случиться, тогда почему же ей так грустно? Тяжко начинать все сызнова и надо ли начинать? И чего она еще ищет? Гуртовой любил ее. Значит, от добра добра?
Нина встала — надо сгоношить ужин. В холодильнике она нашла все, что обычно заготавливалось у них для семьи, даже свежее молоко. Все-таки он навещал дом и ждал ее… На сердце стало тепло, как это бывало раньше. Но тут она увидела письма от девочек из лагеря — письма были нераспечатанными. И опять все встало да свое место — и вчуже люди не могут, не должны быть равнодушными друг к другу, а тут… Но чего она ждет? Разве он может стать другим?
И хотя она боялась встречи с Гуртовым, боялась еще раз оказаться перед ним слабовольным, никчемным существом, все же пустая квартира, ужин в одиночестве были невыносимы, и от нахлынувшей тоски хотелось плакать. Ложась спать, она решила утром ехать в лагерь и привезти дочек. Потом вернуть мать и отправиться в Харьков, в отпуск. Выдержать во что бы то ни стало, отстоять свое кровное… Перед кем отстоять? Перво-наперво перед самой собой. Человек прежде всего сам распоряжается своей судьбой, а потом уж все остальные. Раб обстоятельств — это слабый человек.
— Старуха, здравствуй, ты не представляешь, как мне ужасно было без тебя и как я тебя ждал!
Она открыла глаза и не во сне, а наяву увидела склоненное к ней лицо Гуртового. Он был выбрит, свеж, одет со всегдашней аккуратностью. Неужели он приехал вчера и не разбудил ее? А сегодня ждал, когда она проснется? Как на него не похоже… Она глядела на мужа, не произнося ни слова, чувствуя, как что-то сдвинулось в душе при виде его, как все то, о чем она думала вчера, что намеревалась делать, все летело куда-то в пропасть.