Я испытывал такой страх, что даже подступала тошнота. Я не хотел плакать, потому что было нечем. Сил не хватало даже, чтобы улыбнуться, но я вспомнил мамины глаза медового цвета, в которые смотрел, когда был ребёнком и видел в них отражение курносого беззаботного мальчишки, и уголки моих губ сами потянулись к ушам.
- Чего улыбаешься, вспомнил что? - заметил Пётр.
- Да так...маму увидел.
Товарищ испугался, сказав, что это плохой знак и нужно отдохнуть.
Вот мы сидим у подножия дерева, опёршись на спины друг друга.
"Зачем ты тратишь свои силы на эту записную книжку?" - спросил я у самого себя. Я не думал долго. Кажется, я нахожу в этом спасение, как Пётр в молитве. Он разговаривает с Богом, а я с собой,тем, что однажды прочитает эти записи и вспомнит о времени, о котором всё же стоит забыть.
- Я помолюсь за тебя, и пообещай мне...вдруг меня не станет в скором времени, помолись разок за мою душу, - прошептал Пётр.
- Я не умею, но обещаю,что сделаю это.
Записываю это обещание сюда, чтобы не забыть. Нет. Я и так его не забуду.
Май, 13.
691 день войны.
Считать время, прошедшее с начала военных действий, я стал недавно.
Это углубляет меня в это всё, делает неотъемлемой частью целого механизма, который мы все прозвали войной.
Все, кто принимает участие в сражениях,являются шестерёнками, без которых дело бы стояло на месте. Мы воюем, теряем близких, отдаём жизни, но для чего? Для работы всего механизма.
Сегодня днём мы были уже в Воронеже. След разрушений казался свежим. Я чувствовал запах страха и боли жителей. Или же это мои чувства?
Голод, подобно кровожадному монстру, одолел меня. Я не мог думать ни о чём, лишь о еде.
Нам посчастливилось встретить товарищей-фронтовиков Петра. Мы сытно поели. Я жадно глотал всё, что было мне предоставлено. Казалось, вкуснее того, что нам дали, не было ничего на свете.
- Спасибо, Господи, - эта мысль появилась в моей голове, и по телу пробежали мурашки.
Май, 17.
Спустя два дня мы были уже в родной деревне Петра.
Вот уже несколько дней мы едим и спим, больше ни на что нет сил. Уверен, это пройдёт уже скоро.
Семья Петра оказалась не такой большой, как я себе представлял: жена и дочь. Как я узнал вчера, его сын погиб в пятилетнем возрасте.
Жена его оказалась приятной женщиной не на много младше Петра. Пышная, она всё равно казалась очень хрупкой, наверное, из-за своего маленького роста. С того самого дня, как мы показались на пороге, она не отходит от мужа больше, чем на двадцать минут, боясь, что снова потеряет его на долго. Дочь, Машенька, была девушкой восемнадцати лет. В отличие от матери, она была длиной и тонкой, как тростинка.
Я не могу назвать её красавицей, но что-то заставляет меня улыбаться, когда гляжу на неё. Может, это милая родинка на самом кончике носа? Да. Определённо.
Май, 20.
Эта семья оказалась очень религиозной. Каждый из них верил, что Господь поможет людям избежать страдания. Невольно я и сам начал думать об этом,ведь всё, что происходило со мной до этого дня- чудо. Столько месяцев смерть обходила меня тогда, когда до этого стремительно шагала в мою сторону.
В этом месте я чувствую себя живым и спокойным, но всё это стирается, стоит мне подумать о фронте. Мысли о войне и смерти, что она несёт за собой, подкрадываются незаметно и так же незаметно исчезают, когда я вижу перед собой этот маленький носик с родинкой на самом кончике.
- Василий, вам страшно? - спрашивала сегодня Маша.
- Да, - я отвечал честно, не обдумывая слишком долго.
Она положила свою маленькую влажную ладонь на мою большую и грубую:
- Веруйте. Господь не оставит нас, - почти шёпотом говорила она.
Тогда мне показалось, что я уже верю, уже надеюсь на спасение.
Май, 25.
Как и обещал, Пётр вырезал новый крестик для Машеньки. Она радовалась как ребёнок, когда тому дают сладость. Я радовался вместе с ней.
Кажется, я вижу в Маше ту, что могла бы стать моей семьёй. Чувствует ли она то же?
Май, 26.
Издалека слышался раскат грома. Или не грома вовсе.
День стоял пасмурный. Небо застлало тучами, лучи солнца скромно пробивались сквозь них, но те всё равно жадно поедали их.