— Откуда у тебя эти фото? Я так понимаю, ты все эти пять лет копал под него?
— Моя проницательная девочка. Только, что-то ты не особо убита горем, женушка.
С великим презрением отбросила эти фото в сторону и подняла свои глаза на Германа.
— Может, потому что мне все равно.
— Ульяш? Вот просто из любопытства, если бы на этих фото был я?
— Скорее всего, тебя бы уже отпевали, товарищ следователь.
Он довольно улыбается, а я улыбаюсь в ответ. Ну что сказать, дура ты Соболевская. Вот что я несу? Главное почему? Неужели это реально ревность, да кого я обманываю, конечно, это ревность, потому что как я не старалась, он не выходит у меня из головы. Даже сейчас, представляя его с другой, я готова ему глаза выцарапать.
— Раз так, значит еще не все потеряно.
— Мне будет нужна твоя помощь.
— Ты же знаешь, любая с моей стороны. О чем ты хочешь попросить?
Герман моментально принимает сосредоточенный вид лица, серьезно интересуясь.
— Наверняка у тебя есть какой нибудь хороший адвокат.
— Ты серьезно?
— Да, впутывать своих Лондонских я не хочу, так что если есть толковые, я бы хотела с ними обсудить свой бракоразводный процесс.
— Завтра поговорю с одним знакомым, он настоящий профессионал, он на этом деле «собаку съел» так что поможет.
Лишь на минуту повисла гнетущая тишина, но потом Герман сново заговорил.
— Ульяш?
— Что-то ещё хочешь спросить?
— Зачем ты мне соврала?
— Ты о чем?
Непонимающе интересуюсь, делая новый глоток остывшего, сладкого чая.
— Я знаю что Юля не твоя дочь.
— Ну конечно, я же забыла с кем я встречалась.
Опустив взгляд вниз, нервозно продолжила мелкими глотками опустошать чашку, упорно гипнотизируя её край, чтобы не встречаться взглядом с проницательными глубокими глазами Германа. Узнал значит? Чувствую сейчас себя полной идиоткой. Вот действительно, зачем я ему соврала? Что пыталась этим доказать, а ответ был очевиден. Но я не решалась ему об этом сказать.
— Ульяш, посмотри на меня.
Тяжело вздохнув, я подняла свои глаза на Германа.
— Так, зачем?
— Я не знаю Гер, может просто хотела сделать тебе больно, показать что у меня и без тебя все как-то более менее хорошо, не знаю..
— А на самом деле, на самом деле что ты чувствуешь?
— А на самом деле, мне очень плохо, плохо без тебя, все эти пять лет я пыталась заставить забыть тебя, пыталась ненавидеть, но как мне кажется, полюбила тебя ещё с большей силой.
Говоря все это, мой голос предательски дрожит, мне так хочется подойти к нему и обнять его, раствориться полностью в его особенном аромате парфюма. Внутри все сжимается, но я говорю искренне, сколько я пыталась скрывать от него свои чувства, но все тщетно. Громов несколько секунд молчит, а я начинаю паниковать. Вот как я сейчас перед ним выгляжу? Полной идиоткой, которая его отталкивала, хотя на самом деле мне хотелось другого. Хотелось дышать с ним одним воздухом, ловить и ощущать каждое его прикосновение.
— Малышка, я тот ещё мудак, что так глупо поступил с тобой, но, может пора все исправить?
— Прости, но пока я не знаю что тебе ответить..
— Ты не сказала нет, это уже хорошо.
Он аккуратно положил свою руку поверх моей, бросив взгляд на наши руки, я перевернула свою ладошку и сцепилась ею с пальцами Германа, а он нежно принялся большим пальцем поглаживать мои.
— Вернемся к девочке, что с ней будешь делать, когда посадят ее брата? Ты будешь добиваться ее опеки?
— Хоть она и самая большая заноза в моей прекрасной попе, но она и так много чего пережила, сначала смерть родителей, потом переезд в другую страну, новая семья.
Конечно я понимала как Юле тяжело. Когда погибли их с Игорем родители, он сразу же оформил опеку на себя. Она его единственная сестра, родственников у них больше не было. Конечно нам всем изначально было тяжело, первый год жизни, Юля вела себя невыносимо, да и мне было не до неё, самой жить не хотелось. Ей занимались многочисленные няни, которые менялись со скоростью света. Потом, когда я более менее пришла в себя, сама стала налаживать контакт с маленьким ребенком, но выходило так себе.
— Дааа… Ты в придачу, тоже тот ещё стресс для ребенка.
— Эй! Совсем уже?!
Обиженная его словами, я взяла с сахарницы кусочек белого сахара и запустила его в Германа, но этот нахал, как всегда успел увернуться и одним рывком сумел ловко приблизиться ко мне, перехватывая мои запястья, не могу пошевелиться, словно вросла в седушку барного стула, Гер стоит настолько близко, что по позвоночнику пробегает неконтролируемый холод.