– Так ты же сама, это… ну… – майданутая.
– Отъебись!
Ирка нервно затянулась.
– Ладно. Не бери в голову, – примирительно сказал я.
«Только ее истерик не хватало!».
– Я б их всех! Суки! Понаехали…
– Будет уже. Они не стоят твоих нервов. Тем более, все они плохо кончат. Уж я-то знаю… Что дальше?
– Под разговоры он сам всю бутылку высосал – я не пью много. А потом почувствовала, КАК он смотрит на меня. Я не привыкла, чтобы мужики на меня ТАК смотрели. Мне от его липких глаз стало гадко. Поднялась из-за стола, пошла в комнату приготовить ему постель; сама решила в кухне на кушетке переночевать. Уже жалела, что привела, но неудобно за дверь ночью выставить. Когда стелила, то спиной почувствовала, как он стал в дверях. Обернулась. Он действительно стоял в дверях спальни, недобро ухмылялся и пялился в мою сторону…
***
Ирка вздрогнула, закрыла глаза:
– У тебя выпить есть?
– Не сейчас. Такси скоро.
– Я с ума сойду… – она тихонько завыла, закачалась на табурете как сомнамбула. – Я больше не могу… Не могу.
– Успокойся. Решим твою проблему, – сказал как можно увереннее, чтобы она почувствовала и поверила.
***
Я сам в это не верил, но знал, что сделаю все, что в моих силах, превозмогая брезгливость и страх.
– И что дальше? Он приставал?
– Да, – ответила Ирка, не открывая глаз, продолжая качаться на табурете. – Он рванул на себе футболку, сбросил через голову. Затем подскочил, схватил меня за плечи, толкнул на кровать и сказал, чтобы я ему сосала. Так и сказал: ты извращенка, говорит, мразь столичная, будешь сосать, а потом я, говорит, буду тебя ебать, как последнюю суку, потому что бабы должны давать мужикам – в этом их предназначение; а лесбиянкам, педерастам и прочим уебищам нет места среди титульной нации.
Ирка распахнула безжизненные глаза, взяла четвертую сигарету, прикурила. Глубоко затянулась, задерживая дым, напитывая легкие, будто стараясь обезболить никотином щемящие нервы.
– Я сама привела в свой дом нацика! – Обреченно сказала. – Представляешь?
– Он тебя изнасиловал?
– Не успел, – хмыкнула Ирка. – В отличие от тебя, я курю не только на кухне. Он швырнул меня на кровать, навалился сверху, одной рукой придерживал, а другой расстегивал себе пояс на джинсах. А я извернулась, ухватила хрустальную пепельницу на прикроватной тумбочке и саданула ему по голове. Как раз острым углом в висок.
– И что?
– И все. Он выгнулся дугой, дернулся пару раз и затих. Потекло из него. Обосрался, сука… Запачкал мне покрывало. Затем меня вырвало. Прямо на покрывало, и на него.
***
Запиликал мобильный. Я взял трубку: такси ожидало возле подъезда.
– Пошли. Только едем молча – вроде поссорились. И адрес говори не свой, а за несколько домов.
Ирка кивнула. Шатаясь, пошла в ванную. Пока она умывалась, я накинул куртку, сгреб в карман помятые купюры, которые валялись на тумбочке.
«С Богом!» – подумал, как всегда, в сложной ситуации, по привычке. Как научила бабушка в детстве.
Горько усмехнулся своей нечаянной глупости: «Не Божьей помощи нужно просить…».
Глава десятая
Ночь с 9 на 10 января 2014 года
(продолжение)
***
По дороге мы молчали, отвернувшись к окнам.
Я смотрел на ночной зимний город, который за последние месяцы мне опротивел. Я понимал, что больше жить в нем не смогу.
«Потому что привычной жизни больше не будет… Ни у кого!
Велиал и компания, с помощью таких, как я, за несколько месяцев из психически нормальных людей создали зомбаков и гипнотиков, под кровожадное улюлюканье ковыряющих брусчатку, ломая себе пальцы, и мечтающих сжечь как можно больше врагов.
Отныне привычной жизни не будет. Как и привычной страны. Благо, жить в ней МНЕ не придется. Я иммигрирую в Ад…».
***
Поплутав лабиринтами, добрались на такси в Иркин микрорайон.
Все так же молча, сквозящими дворами, подошли к ее дому.
Поднялись на восьмой этаж.
Ирка отомкнула дверь квартиры. Потянулась с порога в темное нутро, щелкнула выключателем, заполнив прихожую мертвым светом люминесцентной лампы.
Отошла, пропуская меня вперед.
«Боится… Я тоже боюсь».
***
Я неуверенно переступил порог.
Прихожая чужой квартиры дохнула настоянным никотиновым угаром, который разбавлялся вонью общественной уборной, доносимой из приоткрытых дверей спальни.
Глянул на часы: начало четвертого.
«На брезгливость и жеманства времени нет».